Особенно,... 
81 
Брайан подтянул к себе стул и уселся. Пожал плечами, улыбнулся все той же приветливой улыбкой.
– Не так уж плох. Просто выставляется. Надо его понять.
– Не имею ни малейшего желания.
Брайан осторожно провел рукой по плечу Чаза.
– Пудра, – пояснил он. – Ты весь ею усыпан, даже брюки. Дай-ка я тебя почищу.
Чаз резко поднялся, отодвинулся от него.
– Скоро каникулы, – продолжал Брайан. – Ты уже решил, поедешь ли со мной в Лондон? Мама отправилась в Италию со своим кавалером, весь дом будет в нашем распоряжении.
Нужно подобрать какое-то извинение, судорожно соображал Чаз. Найти разумную причину для отказа. Ничего не приходило на ум, любой ответ прозвучал бы резко, отвергающе, рассердил бы Брайана. Он не мог так рисковать. Чаз с трудом пытался распутать клубок своих мыслей, но они с каждой минутой все безнадежней переплетались.
– Брайан, – выдавил он из себя, – нам надо поговорить. Не здесь, не сейчас. Надо поговорить, поговорить по-настоящему. Ты должен кое-что понять.
– Поговорить? – округлил глаза Брайан. – Конечно. Сколько угодно. Когда пожелаешь. Только скажи.
Чаз вытер о брюки вспотевшую ладонь.
– Надо поговорить, – упрямо повторил он. Брайан тоже поднялся на ноги и покровительственно положил руку на плечо Чазу.
– Потолкуем, – пообещал он. – На то мы и друзья.
Джон Корнтел должен был начать в десять утра Урок английского в пятом классе, но Эмилия Бонд взялась найти ему замену.
Корнтел проводил Линли в свою комнату в «Эребе». Они прошли не через главный вход, которым обычно пользовались мальчики, а через узкую дверь с западной стороны здания. На этой двери висела медная дощечка с лаконичной надписью: «Заведующий пансионом».
Переступив порог, Линли будто вновь попал в послевоенную Англию, когда все стремились к «практичности» в меблировке: тяжелые диваны и кресла с салфеточками на подлокотниках, прекрасных пропорций столы кленового дерева, лампы с незатейливыми абажурами, на стенах изображения цветов в деревянных рамках. Несомненно, каждая деталь здесь была искусно подобрана, однако в целом обстановка казалась какой-то устаревшей, словно за этими помещениями следила немолодая особа, заболиво сохранявшая все «как при прежних хозяевах».
В том же духе был выдержан и кабинет Корнтела: приземистый стол, громоздкий гарнитур из трех предметов, обитый кретоном в цветочек, стол с откидной доской, где красовался глиняный кувшин и пепельница, доверху набитая окурками. В комнате пахло застоявшимся табачным дымом. Только эта пепельница да книги– вот и все, что принадлежало в этой комнате самому Корнтелу. Книги занимали почти все пространство кабинета– книги на полках, стопки книг под столом, книги, втиснутые в узкие щели по обе стороны от лишенной всяческих украшений каминной доски. Корнтел отдернул скрывавшие окно занавески. Линли отметил, что окно смотрит на «Калхас-хаус» и что дорожка, соединяющая два пансиона, проходит едва ли в двадцати футах от окна. Только занавески могли укрыть обитателя этой комнаты от чужих взглядов.
– Кофе? – предложил Корнтел, направляясь к утопленному в стену шкафчику. – У меня даже есть машина для кофе-эспрессо– хочешь попробовать?
– Спасибо, не откажусь.
Глядя, как его былой одноклассник возится с приготовлением кофе, Линли вновь припомнил реплику Элейн Роли: «Эта ведьма готова наизнанку его вывернуть. По-моему, ей уже это удалось». Он старался понять, характеризуют ли слова экономки и нынешнее состояние главы пансиона и в самом ли деле в них содержится доля истины.
Слишком тонкая кожа у Корнтела, он совершенно не умеет скрывать раздирающие его эмоции, они сквозят в глазах– не зря же он так старательно избегает встретиться с Линли взглядом; в неуклюжих движениях – можно подумать, мозг посылает неточные команды его рукам; в его плечах – он горбится, будто пытаясь вобрать голову и шею в панцирь; в лишенной интонаций речи. Трудно поверить, что эта уже почти не сдерживаемая тревога порождена всего лишь любовью, пусть далее невостребованной. Более того, Линли видел, как Эмилия Бонд смотрела на Джона: если в самом деле крепость его внутреннего мира осаждает страсть, эта страсть, уж во всяком случае, не безответная, а потому желательно было бы понять, что же все-таки гнетет и терзает Джона Корнтела. Линли думал, что догадывается о причинах его мучений. Люди, страдающие одной и той Же болезнью, сразу распознают у другого пациента симптомы знакомого недуга.
81 
