131 
Новость эта темной тучей нависла над Сиэтлом, воспринятая всеми одинаково, независимо от расы, цвета кожи, пола и общественного положения. Люди, которые при других обстоятельствах не сказали бы друг другу и слова, объединились для разговора на эту тему. Все были согласны в одном: что смерть эта — больше, чем просто смерть, что вместе с Робертом Мейерсом умерли надежды и мечты нового, молодого поколения. Люди ощутили пустоту, но, в отличие от гибели Джона Кеннеди, им не на кого было направить свой гнев. В этой ситуации у них не было Ли Харви Освальда, чтобы проклинать его. Они могли только изумляться и оторопело и недоверчиво спрашивать: почему? Этот вопрос поначалу звучал невнятным шепотом, к концу дня превратившимся в миллионный хор голосов. Допоздна возле ворот усадьбы толпились люди — каждый хотел узнать, что произошло. Но ничего не прояснялось. А не получая ясных ответов, люди начинали гадать и фантазировать, как это свойственно американцам, и вскоре поползли слухи, что в самоубийстве этом что-то нечисто и сообщается далеко не все.
В течение двух недель Элизабет Мейерс приходила в себя в полном уединении, ее было не видно и не слышно, и появилась она лишь на траурной церемонии и похоронах. Но в один прекрасный день она совершенно неожиданно вышла на лужайку перед своим домом, чтобы обратиться к журналистам. Одетая в черное, она поднялась на трибуну и встала перед многочисленными микрофонами. Она храбро призналась своим соотечественникам, что вводила их в заблуждение. Она рассказала о своих семейных неурядицах, рассказала, что Роберт Мейерс держал ее в полном подчинении, оскорблял и словесно, и физически, и что, несмотря на то что они ожидали первенца, она не так давно сообщила мужу, что хочет развестись. По ее словам, он впал в ипохондрию, повел себя неадекватно в такой степени, что ночью, за два дня до его самоубийства, она вынуждена была покинуть усадьбу. Но после того как он позвонил ей и умолил вернуться, чтобы встретиться и поговорить, она вернулась.
Прислуга Мейерсов и охранники подтвердили все эти подробности, говоря, что Мейерс находился в крайне возбужденном состоянии, вел себя странно, неадекватно. Они сообщили, что он поручал охранникам разыскать жену, требуя привезти ее к себе. Некоторые из обслуживающего персонала рассказали о том, что им и раньше случалось слышать горячие перепалки супругов, их ссоры. От всего этого, как речные потоки, ответвляющиеся от основного русла, во все стороны расползлись слухи, достигнув вскоре и Вашингтона, и Голливуда, где нашлось немало людей, пополнивших свое состояние теми или иными интерпретациями истории, произошедшей в мейерсовском особняке.
Элизабет Мейерс извинилась перед соотечественниками за фальшь того представления о ней, которое сложилось в общественном сознании нации, и сказала, что решилась открыть правду, потому что помнит о своем долге служить образцом, как этого неоднократно требовал от нее и муж. Она выразила надежду, что ее признание поможет женщинам, находящимся в сходной ситуации, найти в себе мужество что-то поменять в своей жизни, переломить ее.
К этой пресс-конференции общественность отнеслась неоднозначно: часть публики горячо одобряла Элизабет, другая же осуждала ее. Некоторые подвергали сомнению мотивы, заставившие ее исповедаться и тем облегчить душу, попутно очернив в памяти миллионов образ белокурого молодого сенатора с такой обаятельной улыбкой. Как и поклонники Кеннеди, оставшиеся верными своему кумиру и, вопреки всем историям о любовных похождениях президента, идее нового, кеннедиевского Камелота, они не хотели, чтобы их иллюзия разбилась о суровую реальность. Не желали они видеть трещины на постаменте, куда они возвели своего идола.
Но не к ним обращала свою речь Элизабет Адамс. Она предназначила ее женщинам, которых оскорбляли словесно и физически, и в их глазах она стала современной Жанной д'Арк. Во многом благодаря ей общество занялось проблемой, дотоле им игнорируемой, проблемой, которую крах Оджея Симпсона лишь обострил и которая составляла несчастье столь многих женщин, чья судьба была сходна с судьбой Элизабет Адамс и чья жизнь оказалась пуста и беспросветна.
Что же до желания возмездия и попыток отомстить за смерть Джеймса, которые предприняла Дана, то и она, и Адамс совместно решили, что любая огласка причастности Мейерса к этой смерти лишь окончательно испортит жизнь оставшимся в живых — главным образом Адамс и еще не рожденному ребенку Джеймса. Это было бы проявлением эгоизма, которое и сам Джеймс не одобрил бы.
131 
