Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
67 
— Ну что же, звучит правдоподобно, — сказал Кводрант. Он поправил растрепавшиеся волосы жены и крепче прижал ее к себе. — Конечно, вам абсолютно не удастся обосновать предъявленное нам обвинение, но если хотите, мы потом, когда будет время, вместе попытаемся во всем разобраться, — он говорил так, как будто речь шла о пустяковом недоразумении, которое можно легко устранить. Ну, например, сломалась машина, а надо добираться домой, или, скажем, их приглашают на нежелаемую вечеринку, и приходится вежливо уклоняться от приглашения.
— Нет, мистер Кводрант, — произнес Уэксфорд. — Мы не будем терять время на разбирательства. Можете уезжать, воля ваша, но все-таки я хочу, чтобы вы остались и выслушали меня. Видите ли, Дун любил Минну, и к его любви могла примешиваться ненависть, да, именно ненависть, но ни в коем случае не презрение. Вчера я задал вам вопрос: знали ли вы миссис Парсонс раньше? Вы захохотали и впервые за все это время естественным образом отреагировали на мой вопрос. Смех ваш был полон презрения, злой издевки. И я подумал: «Да, Дун мог убить женщину, но это была бы страсть, и страсть толкнула бы его на убийство, однако это чувство не совместимо с презрением к предмету страсти». Далее: сегодня в четыре утра ко мне поступили еще кое-какие сведения и я понял, что ни вы, ни Друри не могли быть Дуном. И я наконец узрел, в чем заключается тот самый непоправимый недостаток, которым страдал Дун.
Берден знал, чем он закончит, но даже у него екнуло сердце.
— Дун — женщина, — сказал Уэксфорд.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Не смей, не смей любить!
Любовь чревата превращеньем,
Улыбка алых уст увянет, придет час;
В очах прочтешь ты холод, отчужденье;
Тепла ее рука, но пыл любви угас.
Кэролайн Нортон. Не смей любить
«Вот теперь с ним можно делать, что угодно. Он бы дал себя арестовать, посадить за решетку — таким он вдруг сделался смирным, как овечка», — думал Берден. Только что с Кводранта было снято всякое подозрение в убийстве, а эффект оказался обратный: его самоуверенность исчезла, в глазах появилось выражение панического страха, что в представлении Вердена никак не вязалось с Кводрантом.
Фабия высвободилась из его объятий и выпрямилась. Все время, пока Уэксфорд говорил, она тихо рыдала, и теперь ее губы и веки опухли. Возможно, оттого, что слезы считаются проявлением слабости, свойственной совсем молодому возрасту, она стала похожа на маленькую девочку. На ней было желтое платье из дорогой тяжелой ткани, которое, как туника, ниспадало с ее плеч ровными, прямыми фалдами. До сих пор она молчала. Но внезапно в ней словно что-то зажглось, и от переполнявшего ее чувства она взволнованно дышала и как будто хотела что-то сказать, но не могла, хотя слова так и рвались с ее губ.
— Когда я узнал, что Дун — женщина, — продолжал Уэксфорд, — для меня почти все встало на свои места. Я нашел объяснение скрытности миссис Парсонс, я понял, почему она, обманывая мужа, все же не полностью осознавала, что обманывает его, и не видела в том своей вины; почему Друри считал, что она стыдилась Дуна; почему, преисполненная отвращения к самой себе, она прятала подальше книги.
«…И почему миссис Кац, которая знала, что Дун — женщина, но не знала, кто она такая, ужасно не терпелось выведать у кузины, как ее зовут», — размышлял Берден. Это открытие, что Дун — женщина, также объясняло фразу в письме миссис Кац, над которой они с Уэксфордом ломали голову: «Все-таки никак не могу взять в толк, почему ты так боишься этой встречи. Ну, скажи, чего там бояться? Между вами же не было ничего такого…» Близкая родственница, которой миссис Парсонс поверяла все свои тайны, была полностью в курсе дела. Для миссис Кац тут не было никакой тайны, для нее это был факт, к которому она давно привыкла, и потому она не сочла нужным, узнав о смерти двоюродной сестры, обратиться в полицию, пока сам шеф полиции штата Колорадо не обратился к ней за разъяснениями. И правда выплыла, выплыла в постскриптуме к беседе Уэксфорда с шефом полиции из Колорадо, когда они этой ночью вышли на связь с Америкой. Она выплыла почти случайно, когда шеф, что-то не вполне понимая, сам объяснил все, и очень просто: «Эй, что вы там говорите, не пойму. Вы, кажется, считаете, что Дун — мужчина?»
Хэлен Миссал откинулась назад, к стене, спрятав лицо в тени. Место, где она сидела, освещало солнце, его лучи вплетались в яркий узор на ее юбке, десять маленьких солнц горели на ее длинных, лакированных ногтях.
67 
