Последние отзывы

  50  

На рассвете провожали её к отцу. Нэльки с длинным посохом в руке взобралась на ездового оленя, за спиной дряхлая берданочка с латаным прикладом. Игнатий подошёл, погладил Лушкину голову, обвязанную старенькой косынкой на затылке. Робко промолвил:

— Не убивайся шибко, ежели ишо прибегёшь, ожидай в землянке. Мы скоро вернёмся. Уходим вверх по реке.

Она вымученно улыбнулась и горячо зашептала.

— Приеду, Игнаска. Ванька привезу, буду с тобой аргиш делать. Варить мясо буду, могун тебе найду.

— Гх-м… Луне через две, не раньше. Ну, прощевай. Отцу, матери поклон от меня.

Лушка махнула рукой и ударила пятками учага в бока. Связки оленей с пустыми вьючными сёдлами-потками заспешили следом. Она ещё раз оглянулась за речкой и скрылась в густом подлеске. Игнатий и Егор продолжали копать землянку.

Стены обшили толстыми жердями, покрыли верх накатом кругляка потолще и засыпали землёй плотно её утоптав, чтобы не просачивалась вода. Парфёнов выбрал в реке плоских камней, замешал ил с песком и сложил в углу маленький камелёк.

Дым от него должен уходить через узкую нору, выложенную камнем, в стенке за жердями. Устье дымохода сладили над крышей из речных голышей. Егор заканчивал рубить нары, когда Игнатий затопил хитрую печку. Дым волной пополз в землянку, выгнал строителей наружу.

— Ничё-о, ничё-о, — мирно приговаривал перевымазанный в грязь печник, — счас подсохнет малость и загудит, ясно дело, ночь будем почивать в тёплых хоромах, вдоль реки старой травы нарви для нар, подушки из вьюков набьём.

Подвернётся какой сокжой или сохатый, поверх шкуру застелем, станем жировать инператорами.

Камелёк подсушил землянку и больше не дымил. Жарко горели в нём смолистые дрова, высвечивая через щели сидящих на нарах людей. В проёме двери висел кусок брезента, шевелившийся от тепла. Верка всунула в землянку нос, чихнула и убралась.

— Нечево тут делать, на улице не мороз. Охраняй хозяев, — забурчал Игнатий, — хучь выспимся седня от души. Это, брат, тебе не у костра, где одна сторона мёрзнет, а другая горит. Какое-никакое, а жильё.

Зимовать даже можно, ежель дверь связать. Завтра примёмся за работу, довольно лодырничать. Эту речушку я в прошлый сезон отыскал. Выходил к Тимптону уже с промысла, да не стерпел шурфик пробить. Есть в ней золото, только надо нащупать, из какого ключа вверху выносится россыпь.

— А твой ручей далеко, тот, что шибко Богатый?

— Неделю пешком грестись. Тута не возьмём, к осени сбегаем к нему. Там и шурфы не надо мучить, греби прямо из воды. Без добычи не вернёмся.

По этой речушке тоже постель-скала лежит неглубоко, не более двух сажен. Шибко маяться не придётся. С этова места по долине зачнём забирать вверх. Шурфики будем бить напротив впадающих ключей. Авось сыщется хорошая россыпушка.

— Речку-то как называют?

— Нюнняки, по-тунгусски это гусь. Значит — Гусиная река, в её верховьях есть на горе большое озеро, мне Степан говорил, что там, при перелётах, прорва гусей скапливается на кормёжке. Нюнняки… Мягонькое словцо, как гусиный пух.

Разницы нет от названий, было б золотьё. Муку приберегём, запас сухарей не извели. Дичина какая повернётся — не пропускай, навялим мяса. В реке хариуса полно, не пропадём с голодухи.

Потом лепёшки обучу тебя стряпать, хлеб печь, ягода вскорости поспеет, грибы расплодятся, их тут пропасть сколько, можно Китай прокормить, ежель все собрать и определить в дело.

Зря столько добра гниёт. Сокжои на них к осени отъедаются, как кабаны жирнющие. Патроны зазря не переводи, назад ведь пешочком топать, сгодятся они для добычи пропитания в путях. Не жалкуешь, что подался в бродяги?

— Не-а! Нравится мне тут. Охота, рыбалка… места, не тронутые человеком совсем. И золота за это не надо. На следующий год обязательно за тобой увяжусь.

— Не спеши загадывать… По осени могёшь сто раз передумать. Как буран прихватит иль голодуха, проклянёшь все охоты на белом свете. А может, и обойдётся, не всякий раз застигает беда.

Подбрось дровец в камелёк, — и спать… Заряженные ружья в головах покоятся, ножички в ножнах, ухо на взводе. беспокойная житуха, неприветливая. А ить, сладкая, зараза!

Егор набил печку, морщась от вырвавшегося дыма, заполз на нары. Игнатий уже посапывал, изредка взбрёхивала для острастки Верка, отпугивая ночные шорохи. Едва слышно ворковал колыбельную перекат реки…

  50