Тем временем король приблизился к Авроре, которую никто не поздравлял, так как она не была известна никому из присутствующих.
— Ну, — осведомился он, почтительно приветствуя ее, — вы удовлетворены, мадемуазель?
Девушка произнесла несколько слов благодарности, но Людовик быстро прервал ее.
— Вы должны благодарить не меня, а вашего друга, чьи горячие просьбы снабдили меня средством возместить забывчивость, ставшую виной.
Он отступил в сторону, и глазам Авроры предстал бывший ваннский епископ.
— Шевалье д'Эрбле! — воскликнула мадемуазель дю Трамбле.
— Испанский посол, герцог д'Аламеда, — улыбаясь, поправил ее старый вельможа. — Не обещал ли я вам в «Золотой цапле», что вы увидите меня снова?
Аврора с изумлением смотрела на него.
— Значит, этой честью я обязана вам? — пробормотала она.
Арамис взял ее руку с елейностью прелата и поцеловал с галантностью мушкетера.
— Я ваш покорнейший слуга, ваш друг, если вы считаете меня достойным этого титула, и ваш лекарь, если вам запомнился мой опыт на сомюрской дороге.
— Разве я могу такое забыть?
— Во всяком случае, в настоящее время я запрещаю любые выражения благодарности. Они будут позволены вам позднее, когда я сделаю для вас все, что намерен. — Это обещание герцог произнес с несколько странной интонацией. — Тем временем, — закончил он, понизив голос, — позвольте просить вас оказать мне честь, удостоив на несколько минут — не здесь и не этим вечером — личной беседы. Это не может представлять для вас никакой опасности, учитывая мой возраст.
Немного подумав, мадемуазель дю Трамбле решительно ответила:
— Монсеньер герцог, я буду счастлива побеседовать с вами, так как у меня есть к вам просьба.
— В самом деле?
— Великодушная поддержка, которой вы удостоили меня и которую предлагаете оказывать и в дальнейшем, пробуждает во мне смелость доверить вам секрет, мучающий меня и переполняющий горем.
Теперь пришла очередь герцога с удивлением смотреть на нее. Аврора в отчаянии опустила голову.
— Увы, — вздохнула она, — несмотря на милости, ниспосланные мне Провидением, моя душа полна печали.
— Неужели это возможно?
— Вы можете избавить меня от неведения и сомнений, которые меня убивают.
— Распоряжайтесь мной, как хотите, дорогое дитя! — Приложив палец к губам, Арамис продолжал: — Сейчас не время и не место доверять друг другу тайны, когда все вокруг наблюдают и слушают. Я понял, — добавил он, — что вы будете проживать у старшей придворной дамы, покуда вам не предоставят личные апартаменты. Королева встает поздно, так что я загляну к вам завтра утром.
Когда Арамис встал и поклонился, чья-то рука опустилась на его плечо. Это был король, возвратившийся после обхода зала и раздачи комплиментов, именуемых «придворной святой водой».
— Господин герцог, — сказал он, — я должен буду сообщить вам кое-что завтра, после того, как покину государственный совет.
Мадемуазель дю Трамбле поселили в особняке Монтозье, скромном снаружи, но с большими, красивыми и изящно меблированными апартаментами. Одна из комнат на первом этаже была предоставлена ей для приема испанского посла. Аврора сидела на диване, опершись локтем на подушку и поддерживая рукой опущенную голову. Глаза ее были заплаканны. Казалось, у нее нет причин для печали. В один день, без всяких усилий, она достигла предела мечтаний каждой дамы Франции — королевской милости!
Деревенская девушка без денег и влияния, сражающаяся с судьбой за существование своих родных и свое собственное, она была представлена при дворе, получила место в штате дам королевы, король оказал ей гостеприимство, мужчины кланялись ей, а дамы начинали завидовать. Все это выглядело сном!
Однако страдание, гнетущее ее душу, было достаточно реальным.
Уже месяц Аврора не имела сведений о Жоэле. Вдова Скаррон не сказала ей правды. Обеспокоенная странным исчезновением юноши, гувернантка послала Онорена в таверну «Мавританский трубач», где слуга расспросил трактирщика, который поведал, что его постоялец арестован, и не скрыл причину ареста. Королевская гувернантка отлично знала, какое ужасное наказание налагает трибунал чести на нарушивших эдикты. Людовик XIV всегда проявлял строгость по отношению к дуэлянтам. Вдова Скаррон испытывала ужас перед мыслью довести до отчаяния, а быть может, даже до гибели девушку, которую она недавно вернула к жизни, сообщив ей, какая судьба уготована бретонцу.