— Больше того. Именно ей вы должны отнести ваши камеи.
— Подите вы!
— Вы знаете, что я всегда даю хорошие советы.
— Но так неожиданно…
— Уж это мое дело. Начните ухаживать за Лавальер, господин суперинтендант. А я поручусь перед госпожой де Бельер, что это ухаживание чисто дипломатическое.
— Что вы говорите, мой друг, — воскликнул Фуке, — какое имя вы произнесли?
— Имя, которое должно убедить вас, господин суперинтендант, в том, что раз я так хорошо осведомлен о ваших делах, то точно так же осведомлен и о делах других лиц. Говорю вам, ухаживайте за девицей Лавальер.
— За кем вам будет угодно, — отвечал Фуке, не помня себя от счастья.
— Ну, ну, спускайтесь скорее на землю с вашего седьмого неба, — сказал Арамис, — вот господин Кольбер. Ого, пока мы читали, он собрал вокруг себя целую толпу; около него так и увиваются и хвалят его, льстят ему; положительно, он становится силою!
Действительно, Кольбера окружили все остававшиеся в саду придворные и наперерыв говорили ему комплименты по поводу удачно устроенного праздника, что очень льстило его самолюбию.
— Если бы Лафонтен был здесь, — сказал, улыбаясь, Фуке, — какой был бы прекрасный случай продекламировать басню: «Лягушка, желающая уподобиться волу».
Кольбер вышел на ярко освещенное место; Фуке ожидал его с бесстрастной и слегка насмешливой улыбкой. Кольбер тоже улыбался ему; он заметил своего врага с четверть часа тому назад и приближался к нему зигзагами.
Улыбка Кольбера предвещала что-то недоброе.
— Держитесь, — шепнул Арамис суперинтенданту, — этот плут собирается попросить у вас еще несколько миллионов на свои фейерверки и цветные стекла.
Кольбер поклонился первый, стараясь принять как можно более почтительный вид.
Фуке едва кивнул головой.
— Ну как, ваше превосходительство, — спросил Кольбер, — вам понравился праздник? Хороший ли у нас вкус?
— Отменный, — отвечал Фуке так, что невозможно было уловить в его словах ни малейшей насмешки.
— Благодарю вас, — злобно процедил Кольбер, — вы очень снисходительны… мы, слуги короля, люди бедные, и Фонтенбло нельзя сравнить с Во.
— Это правда, — флегматично кивнул Фуке, который наиболее мастерски играл роль в этой сцене.
— Чего же вы хотите, ваше превосходительство, — хихикнул Кольбер, — средства у нас скромные.
Фуке сделал жест, выражавший согласие.
— Однако, — продолжал Кольбер, — вы могли бы с присущим вам размахом устроить его величеству праздник в ваших чудесных садах… В тех садах, которые обошлись вам в шестьдесят миллионов.
— В семьдесят два, — поправил Фуке.
— Тем более, — ухмыльнулся Кольбер, — это было бы поистине великолепно.
— Но разве вы думаете, сударь, что его величество соблаговолит принять мое приглашение?
— О, я не сомневаюсь, — с живостью воскликнул Кольбер, — я даже готов поручиться в этом.
— Большая любезность с вашей стороны, — ответил Фуке. — Значит, я могу рассчитывать на вас?
— Да, да, ваше превосходительство, вполне.
— Тогда я подумаю над этим, — сказал Фуке.
— Соглашайтесь, соглашайтесь, — быстро прошептал Арамис.
— Вы подумаете? — переспросил Кольбер.
— Да, — усмехнулся Фуке. — Чтобы выбрать день, когда я смогу обратиться с приглашением к королю.
— Да хоть сегодня же вечером, ваше превосходительство.
— Согласен, — отвечал суперинтендант. — Господа, я хотел бы пригласить и вас всех; но вы знаете, куда бы ни поехал король, он везде у себя дома; следовательно, вам придется получить приглашение от его величества.
Толпа радостно зашумела.
Фуке поклонился и ушел.
— Проклятый гордец, — прошипел Кольбер, — соглашается, а прекрасно знает, что это обойдется в десять миллионов.
— Вы разорили меня, — шепнул Фуке Арамису.
— Я вас спас, — возразил тот, в то время как Фуке поднимался по лестнице и просил доложить королю, может ли он его принять.
XXVIII. Распорядительный приказчик
Спеша остаться один, чтобы получше разобраться в своих чувствах, король удалился в свои комнаты, и к нему вскоре после разговора с принцессой явился г-н де Сент-Эньян.
Мы уже привели этот разговор.
Фаворит, гордый тем, что им дорожили обе стороны, и сознавая, что два часа тому назад он стал хранителем тайны короля, уже начинал, несмотря на всю свою почтительность, относиться свысока к придворным делам, и с высоты, куда он вознесся или, вернее, куда вознес его случай, он видел кругом только любовь да гирлянды.