6 
— Какие же есть у порядочного человека средства подтвердить оскорбление?
— Шпага.
— Вы грешите не только против логики, но и против религии и чести. Вы рискуете жизнью нескольких людей, не считая вашей, которая, мне кажется, подвергается большой опасности. Чтобы быть последовательным, с вашими рыцарскими идеями, вы должны сейчас извиниться перед господином де Бражелоном. Вы скажете ему, что легкомысленно его оклеветали, что благородство и чистота его происхождения сказываются во всех его поступках. Вы сделаете это, господин де Вард, как сделал только что я, старый капитан, перед вами, молокососом.
— А если не сделаю? — спросил де Вард.
— Тогда случится…
— Случится то, чему вы думаете помешать, — улыбаясь, сказал де Вард. — Ваша логика приведет прямо к поединку, запрещенному королем.
— Нет, милостивый государь, — спокойно остановил его капитан, — вы заблуждаетесь.
— Так что же случится?
— То, что я пойду к королю, который относится ко мне хорошо, — я имел счастье оказать ему некоторые услуги в те времена, когда вас еще не было на свете, и еще недавно, по моей просьбе, король прислал мне подписанный, но незаполненный приказ на имя господина Безмо де Монлезена, коменданта Бастилии, — я скажу королю: «Государь, один человек низко оскорбил господина де Бражелона, задев честь его матери. Я написал имя этого человека на приказе, который ваше величество соблаговолили дать мне, и таким образом господин де Вард отсидит в Бастилии три года». — И д’Артаньян, вынув из кармана подписанный королем приказ, протянул его де Варду.
Видя, что молодой человек принимает его слова за шутку, он пожал плечами и спокойно направился к столу, где стояла чернильница с гигантским пером, которое устрашило бы даже Портоса.
Тогда де Вард понял, что это была не пустая угроза. В те времена Бастилия была пугалом для всех. Он сделал шаг по направлению к Раулю и еле слышно произнес:
— Сударь, я приношу вам извинения, продиктованные мне только что господином д’Артаньяном. Я вынужден это сделать.
— Погодите, погодите, господин де Вард, — перебил его мушкетер с самым невозмутимым спокойствием, — ваши выражения неудачны. Я не говорил: «Я вынужден принести вам извинения». Я сказал: «Моя совесть побуждает меня принести вам извинения». Так будет лучше, поверьте, тем более что эта фраза будет точнее выражать ваши чувства.
— Я подписываюсь под ней, — сказал де Вард, — но, право, господа, согласитесь, что лучше подставить себя под удар шпаги, чем подвергаться подобной тирании.
— Нет, сударь, — заметил Бекингэм, — потому что удар шпаги не доказывает, правы вы или виноваты; он свидетельствует только о степени вашей ловкости.
— Милостивый государь! — воскликнул де Вард.
— Вы опять собираетесь сказать какую-нибудь гадость? — перебил его д’Артаньян. — Лучше помолчите!
— Все, сударь? — спросил де Вард.
— Все, — ответил д’Артаньян, — эти господа и я удовлетворены.
— Поверьте, сударь, — сказал де Вард, — что ваша попытка помирить нас очень неудачна.
— Почему?
— Потому что мы расстаемся с господином де Бражелоном еще большими врагами, чем были прежде.
— Относительно меня вы ошибаетесь, сударь, — возразил Рауль, — у меня не осталось ни малейшей злобы против вас.
Де Вард был совсем уничтожен. Он обвел комнату помутившимся взором.
Д’Артаньян любезно поклонился придворным, согласившимся присутствовать при объяснении, и все разошлись, пожав ему руку.
Никто даже не взглянул на де Варда.
— Неужели я не найду никого, на ком бы я мог выместить свою обиду? — в бешенстве воскликнул молодой человек.
— Найдете, сударь, — шепнул ему на ухо голос, дышавший угрозой.
Де Вард оглянулся и заметил герцога Бекингэма, который, видимо, нарочно отстал от других.
— Вы, сударь? — вскричал де Вард.
— Да, я. Я не подданный французского короля и не остаюсь на французской территории, так как уезжаю в Англию. У меня накопилось довольно горечи и злобы, и я тоже не прочь, подобно вам, выместить их на ком-нибудь. Принципы господина д’Артаньяна мне очень нравятся, но я не склонен применять их к вам. Я англичанин и предлагаю вам то самое, что вы безуспешно предлагали другим.
— Герцог!
— Итак, дорогой де Вард, если вас душит злоба, обратите ее на меня. Через тридцать четыре часа я буду в Кале. Поедемте вместе, вдвоем дорога не будет казаться такой длинной. Мы обнажим шпаги на морском берегу, который заливает прилив. Каждый день шесть часов берег принадлежит Франции, а другие шесть — богу.
6 
