Особенно,... 
211 
— Но ведь это не моя лошадь, — заметил король.
— Государь, это лошадь из конюшни его высочества. Но его высочество не ездит верхом, когда так жарко.
Король ничего не ответил, он быстро подошел к коню. Маликорн тотчас же подал стремя; через секунду его величество был уже в седле. Повеселев от этой удачи, король с улыбкой подъехал к карете ожидавших его королев и, не замечая испуганного лица Марии-Терезии, воскликнул:
— Какое счастье! Я нашел лошадь. В карете я задыхался. До свидания, государыни!
И, грациозно нагнувшись к крутой шее своего коня, моментально исчез. Анна Австрийская высунулась из окошка и посмотрела, куда он едет. Поравнявшись с шестой каретой, он осадил коня и снял шляпу. Его поклон обращен был к Лавальер, которая при виде короля вскрикнула от изумления и покраснела от удовольствия. Монтале, сидевшая в другом углу кареты, поклонилась королю. Потом, как женщина умная, притворилась, что вся поглощена пейзажем, открывавшимся из левого окна.
Разговор короля и Лавальер, как все разговоры влюбленных, начался с красноречивых взглядов и лишенных всякого смысла фраз. Король объяснил, что в карете он изнемогал от жары и поездка верхом показалась ему необыкновенно приятной.
— Нашелся благодетель, — сказал король, — который угадал мои желания. Мне очень хотелось бы знать, кто этот дворянин, сумевший так искусно услужить королю и избавить его от жестокой скуки.
В эту минуту Монтале как бы очнулась от своих мечтаний и устремила взор на короля.
Поскольку король смотрел то на Лавальер, то на нее, она могла подумать, что вопрос обращен к ней, и, следовательно, имела право ответить.
И она ответила:
— Государь, лошадь, на которой едет ваше величество, принадлежит принцу, и ее вел дворянин, состоящий на службе его высочества.
— Не знаете ли вы, мадемуазель, как его зовут?
— Господин Маликорн, государь. Да вот он сам едет слева от кареты.
И она показала на Маликорна, который действительно с блаженным лицом галопировал у левой дверцы кареты, хорошо зная, что в эту минуту разговор идет о нем, но не подавая виду, точно глухонемой.
— Он самый, — кивнул король. — Я запомнил его лицо и не забуду его имени.
Король нежно посмотрел на Лавальер.
Ора сделала свое дело: она вовремя бросила имя Маликорна, и оно упало на хорошую почву; ему оставалось только пустить корни и принести плоды. Поэтому Монтале снова откинулась в свой угол и знаками приветствовала Маликорна, только что имевшего счастье понравиться королю. Она шепнула ему:
— Все идет хорошо.
Слова эти сопровождались мимикой, которая должна была изображать поцелуй.
— Увы, мадемуазель, — вздохнул король, — вот и конец сельской свободе; ваши обязанности на службе у принцессы станут более сложными, и мы больше не будем видеться.
— Ваше величество так любите принцессу, — заметила Луиза, — что будете часто навещать ее; а проходя через комнату, ваше величество…
— Ах, — нежно сказал король, понизив голос, — встречаться не значит только видеться, а для вас этого, кажется, достаточно.
Луиза ничего не ответила; у нее готов был вырваться вздох, но она подавила его.
— У вас большое самообладание, — произнес король.
Лавальер грустно улыбнулась.
— Употребите эту силу на любовь, — продолжал он, — и я буду благодарить бога за то, что он дал ее вам.
Лавальер промолчала и только посмотрела на короля. Людовик, точно обожженный этим взглядом, провел рукой по лицу и, пришпорив лошадь, ускакал вперед.
Откинувшись на спинку кареты и полузакрыв глаза, Лавальер любовалась красивым всадником с развевающимися от ветра перьями на шляпе. Бедняжка любила и упивалась своей любовью. Через несколько мгновений король вернулся.
— Своим молчанием вы терзаете меня. Вы, наверное, изменчивы, и вам ничего не стоит порвать добрые отношения… словом, я страшусь рождающейся во мне любви.
— Государь, вы ошибаетесь, — отвечала Лавальер, — если я полюблю, то на всю жизнь.
— Если полюбите! — надменно воскликнул король. — Значит, теперь вы не любите.
Она закрыла лицо руками.
— Вот видите, — сказал король, — я был прав, вы изменчивы, капризны, может быть, кокетка. Ах боже мой, боже мой!
— О нет, успокойтесь, государь; нет, нет, нет!..
— И вы можете обещать, что никогда не изменитесь по отношению ко мне?
211 
