Бофранк-кот смотрел на Гаусберту-кошку, не отдавая себе отчета в том, что только что произошло меж ними… Он сделал один мягкий и осторожный шаг по направлению к ней — и тотчас же снова обратился в человека; вместе с человеческим обликом к нему вернулся стыд, и он неуклюже прикрыл срам руками, завертев головою в поисках какой-либо одежды.
— Оставьте, хире Бофранк, — вымолвила Гаусберта устало. Она стояла, нагая и спокойная, и свет лампы играл на ее грудях и золотистых волосах лона. — Во всем этом есть лишь одно несчастие — вы не сможете более обращаться котом… Ваше умение здесь, — она погладила свой живот ниже пупка, — и спустя девять месяцев оно явится на свет.
— Значит ли это… — прошептал Бофранк в благоговении, и Гаусберта просто кивнула в ответ.
Затем она прижала палец к губам и молвила:
— Ни слова больше. Возьмите в той сумке одежду моего супруга и рассказывайте, что случилось у бургмайстера, — вижу я, дела то были срочные и серьезные, коль уж вы нарушили мой запрет.
И Бофранк принялся объяснять, с трудом находя слова после пережитого.
Слава всевышнему, никаких дополнительных расспросов не воспоследовало, да и время поджимало. По ночным улицам, на которые медленно и торжественно сеялся пушистый снег, Бофранк со спутниками двинулись к дому бургмайстера. Настойчивый стук в дверь долго оставался без ответа, пока наконец не послышалось — после долгого старческого кашля:
— Кого там принесло в ночи?!
— Срочное письмо для хире бургмайстера, старый пень! — рявкнул, проявляя находчивость, Рос Патс, пошедший со всеми, ибо рана его почти исцелилась. — Отворяй тотчас же!
Залязгали засовы, заскрипел ключ в замке, и дверь отворилась. Бофранк с небывалым удовлетворением отшвырнул старикашку прислужника, стукнувшегося головой о стену и упавшего без чувств, и ринулся вперед. Выскочил еще кто-то из слуг и такоже был повергнут; третий, с кухонным топориком, получил от Патса столь изрядный пинок в живот, что с криком опрокинулся и забил в воздухе ногами, словно подстреленная птица.
Спальня, в которой почивал хире бургмайстер, была хорошо знакома Бофранку; на огромном ложе кроме Эблеса обнаружились и его девицы, Агнес, Альдусина и Равона, с коими в прошлый раз делил постель и сам Бофранк. С визгом и писком бросились они прочь, даже не прикрывшись, бургмайстера же выволокли из-под теплых одеял, и старичок Кнерц приставил к самому его горлу кончик своего клинка, скрываемого обыкновенно в тросточке, а Бофранк потребовал, чтобы Эблес тотчас выпустил его товарища.
Не в силах понять, каким образом субкомиссар выбрался из ловушки, Эблес не стал запираться. Он послушно нажал некий рычаг, скрытый за спинкою кровати, и уныло пояснил, что теперь решетка поднялась и путь свободен.
— Вы, верно, потребуете объяснений? — спросил он, восседая на кровати и кутаясь в одеяло.
— Лучше бы заколоть вас сразу, — сказал Бофранк, — но я охотно выслушаю, чем мы обязаны подобному приему.
— Это был человек на серой лошади, — все же поспешил объясниться Эблес. — Два дня тому назад он проезжал через Скаве-Снаа и навестил меня. Мы, как водится, выпили вина, собеседник он оказался интересный, рассказал много веселых шуток…
— Как его звали?
— Звали его Проктор Жеаль, и при нем были бумаги Секуративной Палаты. Я не смел ему отказать в его небольшой просьбе…
— Задержать, а то и умертвить тех, кто едет вслед за ним, и средь них известного вам Хаиме Бофранка?
— Именно, именно, вы же все понимаете… Он дал мне сверх того денег, много денег… Хотите, вы можете взять их все, они лежат в тайнике под чучелом оленя в комнате, что находится этажом ниже этой…
— Когда и куда он уехал?
— В тот же день он отправился в путь, и я проводил его до выезда из города, как подобает человеку воспитанному и как я провожал вас… Хире Бофранк, вы же разделяли со мною хлеб, вино и ложе! Не причините мне зла! Молю вас лишь об одном — пускай меня закуют в железа или продадут в гребцы, но не лишайте же меня жизни, ибо прегрешения мои от жадности, с коей я не умею управиться!
Так вопил и плакал бургмайстер Скаве-Снаа по имени Вольдемарус Эблес, но времени и желания разбираться в его деяниях у маленького отряда Бофранка не было.
И когда поутру жители городка Скаве-Снаа собрались под ратушею, то увидели: из окна выдвинута тяжелая скамья, в петле, укрепленной на ней, болтается мертвый бургмайстер Эблес, и глаза его уже успели замерзнуть, а тело — застыть.