Последние отзывы

  44  

— Отдыхать мне теперь уж некогда, — печально отвечала Гаусберта. — Отнеси же туда мои вещи, милый Рос, и не входите ко мне никто, покамест я сама не выйду.

Маленькая комната о двух окнах обнаружилась дальше по коридору. Заплатив хозяину гостиницы просимое, Рос Патс удалился к себе, не посмев перечить молодой супруге или расспрашивать ее, а Гаусберта заперлась изнутри и принялась разбирать вещи — не все, но лишь небольшую суму из жесткой кожи с распорками, что закрывалась на маленький висячий замочек. Из сумы она извлекла множество узелков и мешочков, после чего тщательно закрыла окна ставнями, так что в комнате стало совсем темно, и зажгла четыре свечи, извлеченных все из той же кожаной сумы, расставив их по всем четырем углам.

Затем Гаусберта разоблачилась донага, и вид сей был поистине прекрасным и возбуждающим, но поскольку никого более в комнате не было, порадоваться открывшейся картине могли лишь клопы, да мыши, да пауки в своих тенетах.

Сделав так, она опустилась на колени в середине комнаты, прежде сдвинув в сторону тканый половик, покрывавший дощатый пол. На досках нарисовала она углем несколько сложных знаков, сверяясь с маленькой книжицею; затем из двух стеклянных флакончиков капнула на каждый знак по нескольку капель черной и красной жидкости совсем без запаха; потом высыпала меж ними добрую горсть мелких желтых камешков, подобных тем, что находят средь осыпей в меловых горах.

Оставаясь на коленях, Гаусберта накрыла ладонями соски своих прекрасных грудей и в такой позе принялась повторять четыре слова на языке странном и непонятном, все громче и громче, все быстрее и быстрее, так что они слились в одно сложное слово. Над рисунками возникло легкое зыбкое туманное марево, какое бывает над раскаленной плитою; оно дрожало все явственней и сильнее, пока желтые камешки не пришли в беспорядочное на первый взгляд движение.

Они перекатывались, сталкивались с чуть слышным шорохом, пока не сложились в вереницы, напоминающие письмо, но состоящее из букв непривычных и непонятных. Гаусберта, не прерывая заклинаний, внимательно прочла их, после чего смешала, отъяв одну ладонь от груди, и камешки тотчас принялись с превеликим послушанием складываться в новые, столь же загадочные слова.

Смешав их в третий раз, Гаусберта замолчала. Поднявшись, она спокойно погасила свечи и затем, одевшись, отворила ставни на окнах, дабы уже при дневном свете собрать камешки и стереть с полу дивные знаки. Накрыв половиком уже едва заметные рисунки, девушка окончательно уничтожила все иные следы своего гадания — а это было, несомненно, гадание, ибо называть сие колдовством было бы грубо и неправильно.

С лицом спокойным и даже удовлетворенным Гаусберта вернулась к своему супругу и его спутникам.

— У меня важные вести, — сказала она. — Проснитесь, хире Бальдунг!

— Я не сплю, красавица, — пробурчал нюклиет, ворочаясь в своем кресле. — Если очи мои закрыты, сие не значит, что закрыт и мой разум.

— Коли он есть, — ехидно пробормотал себе под нос старичок-алхимик.

— Хире Бофранк жив; к тому же, как я могу судить, он спешит сюда с вестями. Но жив и невредим и Люциус; он близко, он почти что рядом, и он исполнен ярости, ибо вред, причиненный нами, куда больший, нежели мы полагали. Планы его расстроены, и исполнение их медлит. Кажется, я знаю, что делать далее, поэтому лучшим будет дождаться хире Бофранка, выслушать его и сообща принять решение. Времени у нас осталось не столь много, как хотелось бы; но сил у нас, мнится мне, не столь мало, как мы думали, — так станем же уповать на это! И не ждите покоя, ибо покоя нам не будет ни на этом свете, ни на том, коли мы окажемся бессильны.

Так сказала Гаусберта Патс, девушка, порой принимающая обличие кошки, и слова ее породили гнетущее молчание, нарушаемое лишь стуком дождевых капель по стеклу и потрескиванием ольховых поленьев в очаге.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,

в которой мы обнаруживаем проповедь Тристана Бофранка и узнаем о его судьбе, воистину достойной человека подлого и двуличного, хотя бы впоследствии он и раскаялся

• Ни здесь, ни там, как ни старайся он,
• Не будет к лику славных сопричтен.

Пейре Карденаль

«О том, что человек — шарлатан, лгун и распутник, свидетельствуют толстые губы и привычка держать рот открытым.

Многое скажут внимательному человеку зубы: так, зубы правильной формы говорят обыкновенно о честности и правдивости; если же зубы остры и растут тесно друг к другу, это указывает на здоровое телосложение и предвещает долгую жизнь. Если же они выдаются вперед, то изобличают дерзкого и напыщенного болтуна, а также предполагают неустойчивость характера.

  44