Особенно,... 
137 
Шэнь в конце концов уразумел, зачем пришла Хун. У него словно бы появились новые силы, и наполнявший его ужас на миг отступил. Хун знала, в любую минуту Шэнь может опять сорваться и, парализованный страхом смерти, не сумеет ответить на ее вопросы. Вот почему она подхлестывала его, подгоняла, словно вновь подвергая полицейскому допросу.
— Вы заперты в тюремной камере и ждете смерти, Я Жу сидит у себя в конторе в высотном здании, которое зовет Горой Дракона. Приемлемо ли такое?
— Он вполне мог бы сидеть на моем месте.
— О нем ходят слухи. Но Я Жу — ловкач. Там, где он прошел, следов не найти.
Шэнь наклонился к ней, понизил голос:
— Идите за деньгами.
— Куда они приведут?
— К тем, кто ссудил ему огромные суммы, чтобы он мог выстроить свою драконью крепость. Откуда он мог взять необходимые миллионы?
— Из доходов предприятий, в которые вкладывал капитал.
— Паршивых фабричонок, выпускающих пластмассовых уток, чтобы детишки на Западе играли ими в ванне? Бараков в глухих переулках, где шьют обувь и футболки? Он даже на кирпичных заводах столько не зарабатывает.
Хун наморщила лоб.
— Я Жу связан и с кирпичным производством? Недавно выяснилось, что людей там держали на положении рабов и сжигали в печах, если они работали недостаточно усердно.
— Я Жу заблаговременно предупредили. Он успел свернуть свои дела до начала больших полицейских облав. В этом его сила. Он всегда получает предупреждение. Повсюду у него шпионы.
Неожиданно Шэнь прижал ладони ко лбу, будто от резкой боли. Хун прочла страх в его лице и на миг едва не поддалась состраданию. Ведь Шэню всего лишь пятьдесят девять лет, он сделал блестящую карьеру — и вот теряет всё. Не только деньги, благополучную жизнь, этот оазис, который создал для себя и своей семьи среди огромной нищеты. Когда Шэня арестовали и предъявили ему обвинение, газеты с негодованием и одновременно со сладостным восторгом подробно расписывали, как две его дочери регулярно летали в Токио или в Лос-Анджелес за новыми нарядами. Хун запомнился заголовок, наверняка придуманный службой безопасности и министерством внутренних дел: «Они покупают наряды на сбережения бедных крестьян-свиноводов». Колонка под таким заголовком появлялась снова и снова. Там печатали читательские письма, которые, разумеется, были написаны редакцией и находились под контролем чиновников более высокого уровня, отвечавших за политические результаты судебного процесса над Шэнем. В письмах предлагалось изрубить труп Шэня на куски и бросить свиньям. Мол, единственный способ наказать Шэня — пустить его свиньям на корм.
— Я не могу вас спасти, — повторила Хун. — Но могу дать вам возможность утянуть за собой других. Мне разрешили поговорить с вами в течение тридцати минут. Осталось мало времени. Вы сказали: идите за деньгами?
— Иногда его зовут Золотая Рука.
— Что это значит?
— То и значит. Ладонь у него золотая. Превращает грязные деньги в чистые, переправляет деньги за пределы Китая, размещает на счетах таким манером, что налоговое ведомство ни о чем не подозревает. Он берет себе пятнадцать процентов от каждой проведенной трансакции. В особенности же отмывает деньги, которые крутятся в Пекине; все строящиеся здания и спортивные арены, все, что готовится к Олимпийским играм, ожидающим нас через два года.
— Можно ли что-то доказать?
— Рук всегда две, — тихо сказал Шэнь. — Одна берет. Но нужна и вторая, готовая давать. Часто ли их осуждают на смерть? Тех, что готовы предложить эти окаянные деньги, чтобы заполучить преимущество? Почти никогда. Почему один — более тяжкий преступник, чем другой? Вот зачем вы должны пойти по следу денег. Начните со строительных подрядчиков — Чаня и Лу. Они боятся и будут говорить, чтобы защитить себя. И могут рассказать весьма удивительные истории.
Шэнь умолк. Хун думала о том, что вдали от новостных газетных полос шла борьба между теми, кто хотел сохранить старый район в центре Пекина, которому ввиду Олимпийских игр грозил снос, и теми, кто требовал сноса, чтобы развернуть там новое строительство. Сама она принадлежала к числу яростных защитников старинного жилого района и не раз в бешенстве отметала упреки в сентиментальности. Строить и ремонтировать можно и нужно, но, определяя облик будущего города, нельзя исходить из сиюминутных интересов вроде Олимпийских игр.
137 
