Последние отзывы

  102  

Огестам откашлялся, сделал такое движение, будто хотел встать, но продолжал сидеть:

– Вы знаете, что мы с ним друг друга недолюбливаем.

– Вы не одиноки. Есть и другие, кто не любит Гренса.

– Я знаю. Но все же. Я хочу это подчеркнуть. То, о чем я хочу с вами поговорить, не связано с тем, как я отношусь к Гренсу. Речь пойдет о служебных отношениях. И только. Он ведет расследование, за которым именно я осуществляю прокурорский надзор.

Он снова дернулся, но на этот раз действительно встал. Посмотрел на Свена и нервно прошелся по комнате.

– Вчера у меня состоялась с Гренсом любопытная встреча. Он отпустил Алену Слюсареву обратно в Литву, в Клайпеду. Не поставив меня в известность.

Он стоял посреди комнаты и ждал, как отреагирует Свен. Но реакции не было.

– Сегодня рано утром я был в морге. Пытался понять. За сегодняшний день я переговорил с несколькими вашими коллегами. По словам инспектора Херманссон – а она одна из самых разумных сотрудников, с которыми мне приходилось беседовать, – есть несколько свидетелей, которые описали Алену Слюсареву как женщину, заходившую в туалет для инвалидов непосредственно перед Граяускас. А Граяускас вошла туда незадолго до того, как с пистолетом в руках захватила в морге заложников Напрашивается вывод, что именно Слюсарева снабдила преступницу оружием и взрывчаткой. Так почему же тогда Гренс так поспешно отправил ее домой?

Свен Сундквист молчал.

Пленка. Он-то боялся, что речь пойдет о пленке, которую комиссар подменил другой, чтобы прикрыть мертвого друга. О том, что тяжким грузом лежало у него на сердце. О пленке, которая вскоре вынудит его или заговорить, или хранить молчание, разделив чужую ложь.

– Свен, я прошу вас, скажите мне. Известно ли вам что-то, чего я не знаю, но должен знать?

Сундквист продолжал молчать по той простой причине, что не знал, что ему сказать.

Ларс Огестам повторил вопрос:

– Известно ли вам что-нибудь подобное, Свен?

Он должен был ответить. И он ответил:

– Нет. Я не знаю, о чем вы говорите.

Огестам заходил по комнате, громко дыша от волнения. Это было только начало.

– Он один из лучших полицейских. Мне бы надо успокоиться и просто следить за ходом расследования.

Он опять шумно задышал и продолжил:

– Но что-то не сходится. Понимаете? Вот почему мне не спится. Вот почему я посреди ночи отправился на службу и как дурак лежал сегодня на полу в морге. На том самом месте, где нашли тело Нордвалля.

Теперь он стоял над Свеном и смотрел на него сверху вниз. Свен спокойно встретился с ним взглядом, но продолжал молчать. Потому что того, что он мог сказать, было недостаточно.

– Тогда я позвонил в Вильнюс.

Он по-прежнему стоял рядом.

– Я попросил наших литовских коллег выяснить местонахождение Алены Слюсаревой. Они нашли ее. Она сейчас в Клайпеде, в доме своих родителей.

Он присел на край стола, взял из стопки, которая лежала за ним, какой-то документ и положил его перед собой.

– Тут нет ни одной записи о том, что Гренс допрашивал Слюсареву. Он самолично решил ее отпустить. А то, что нам о ней известно, мы знаем исключительно с его слов.

Его голос дрогнул: он знал, что сейчас он скажет то, чего нельзя говорить. По крайней мере, не полицейскому и не о его коллеге.

– История, которую рассказывает нам Гренс, не выдерживает критики.

И помолчав, продолжил:

– Я не знаю пока почему, но я уверен, что Гренс манипулирует следствием.

Огестам включил диктофон, стоявший на столе. Они услышали конец разговора, знакомого уже им обоим:

Ни слова. Ничего о лояльности и правде. Не сейчас.

– Свен!

– Да?

– Я прошу вас съездить туда. В Клайпеду. Я хочу, чтобы вы сами допросили Слюсареву и потом доложили мне. Я хочу знать, что она на самом деле сказала Гренсу.

Суббота, восьмое июня

В аэропорту Паланги ужасно воняло. Когда он вышел к месту получения багажа, в ноздри ударил «ильный запах моющего средства. Пол был еще влажный и пах чужой страной, страшно далекой. Другими химикатами, давным-давно запрещенными в Швеции.

«Всего час двадцать полета, – подумалось ему, – какой-то сраный час, а пол моют чем-то другим».

  102