Дуглесс вся напряглась: каким-то непостижимым инстинктом она почувствовала, что мужчина собирается пересечь улицу прямо перед идущим на него автобусом. Дуглесс опрометью кинулась к нему. В тот момент, когда она начала свой забег, из-за угла церкви показался приходской священник, который, оценив ситуацию, тоже бегом пустился к мужчине в доспехах.
Дуглесс примчалась первой и, бросившись наперерез мужчине, сделала лучшую за всю свою жизнь подсечку, которой выучилась в Колорадо, играя в футбол со своими кузенами, и вместе с незнакомцем рухнула на землю, прикрыв его сверху. Доспехи незнакомца скользнули по гравию обочины так, как если б то была какая-нибудь небольшая гребная лодка, разогнавшаяся на воде, и их обоих отбросило в сторону. Автобус, чуть вильнув, проехал лишь в нескольких дюймах от них.
– С вами все в порядке? – спросил священник, протягивая руку и помогая Дуглесс подняться.
– Я… я надеюсь, что так, – залепетала Дуглесс и, вставая, принялась счищать с себя пыль. – А как вы? В порядке? – спросила она у мужчины, лежавшего на земле.
– А что это была за колесница? – в свою очередь спросил он. – Я не слышал, что она подъезжает. И в нее не были впряжены лошади!
Дуглесс и священник обменялись выразительными взглядами.
– Я, пожалуй, пойду раздобуду стакан воды, – сказал священник.
– Постойте-ка! – воскликнул мужчина. – А какой сейчас год?
– Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой, – ответил священник и, когда мужчина, как бы в изнеможении, вновь распростерся на земле, еще раз поглядел на Дуглесс. – Я все-таки пойду и принесу воды, – сообщил он и удалился, оставив их вдвоем.
Дуглесс протянула лежавшему на земле мужчине руку, но тот не принял ее и сам встал на ноги.
– Полагаю, вам надо немножечко посидеть, – сказала она и двинулась к железной скамейке за низенькой каменной оградой. Он пропустил ее вперед и лишь тогда проследовал через калитку за нею, а потом не желал садиться, пока не сядет она, но Дуглесс, подтолкнув его, заставила сесть. Он был бледен и не в себе.
– Ваша жизнь в опасности, надеюсь, это-то вы понимаете? – проговорила она. – Посидите-ка пока тут, а я пойду за врачом, вы явно нездоровы!
Она повернулась, собираясь уйти, но ее остановили слова незнакомца:
– Полагаю, что должен быть мертв, – произнес тот. Она опять воззрилась на него. Если он из этих, из самоубийц, так, пожалуй, оставлять его одного не стоит!
– Ну, хорошо, пойдемте со мной, – ласково сказала она, – Мы найдем кого-нибудь, кто вам поможет! Он, однако, и не подумал вставать со скамьи.
– А что это было за средство передвижения, чуть не сбившее меня с ног? – спросил он.
Она вернулась и села с ним рядом: если он настроен на самоубийство, то вполне вероятно, что сейчас он более всего нуждается в ком-то, с кем можно поговорить – Откуда вы прибыли? – спросила она. – Речь-то у вас вроде бы английская, но с каким-то странным акцентом.
– Я – англичанин, – ответил он. – Так что же это была за колесница?
– Ну, хорошо! – вздыхая, ответила она: ладно, она немного поиграет с ним в его игру! – Это было то, что англичане называют «туристским автобусом», а в Америке он зовется «микроавтобусом»! Пожалуй, он и впрямь ехал слишком быстро, но это – мое личное мнение! Единственное изобретение двадцатого века, которое англичане действительно приняли, так это – быстрая езда всех повозок с моторами! А про что еще вы не знаете? Про самолеты? Или про поезда? Слушайте, мне, и вправду, надо ехать. Давайте-ка вместе дойдем до дома приходского священника и попросим его вызвать врача! Или, быть может, позвоним вашей матери!
Должен же кто-то в деревушке знать этого безумца, который бегает по улицам в доспехах и притворяется, будто никогда не видал наручных часов или автобуса!
– Что? Моей матери? – переспросил мужчина, и губы его растянулись в подобии улыбки. – Насколько я себе представляю, моя мать в настоящий момент мертва.
– Ой, прощу прощения! Она что, недавно скончалась? Обратив взор к небесам, он ответил:
– Да нет, что-нибудь лет этак четыреста тому назад.
– Ладно, – проговорила Дуглесс, – пойду-ка я позову кого-нибудь!
Но он схватил ее за руку и сказал:
– Знаете, я сидел… сидел в своей комнате за конторкой И писал письмо матери, но вдруг услышал женский плач. В комнате сделалось темно, голова у меня закружилась, а потом оказалось, что я стою, склонившись над женщиной, то есть – над вами! – И он посмотрел на Дуглесс.