30 
Этого мне и надо было. Высунув из-за книжонки глаз и кончик носа, я смогла пронаблюдать, как Кузин подкрался к тому углу, где недавно копошились Санин с Маниным, как открыл шкаф, доступу к которому до недавнего времени мешали блезнецы-электроники, как, сгорбившись, закопошился там и как…
… Достал из недр шкафа упаковку спичечных коробков!
Воровато озираясь, он сунул ее в карман.
Когда дело было сделано, он вновь стал собой — ясным взором окинул комнату, нашел изъян в идеально сложенной пирамиде из коробок, затем по-молодецки бросился его устранять.
Я сидела неподвижно. Только губы мои шевелились, произнося, как заклинание «сорвать пломбу, выдернуть чеку, сорвать пломбу, выдернуть чеку». Когда слово «чека» прозвучало в 10-ый раз, я встрепенулась. Какая еще… А! Оказалось, что перед глазами у меня по-прежнему брошюра, позволяющая грамотно бороться с пожарами по средствам огнетушителя, и я от растерянности начала ее читать — «сорвать пломбу, выдернуть чеку».
Книжка полетела в урну. Я задумалась. Зачем ему спички? Тут же ответила — прикуривать. Почему они лежат в сейфе? — Выдали, а он припрятал (не удивляйтесь, нам частенько выдают в общее пользование необычные вещи, например, тряпки, спички, совки, мухобойки). Почему так много? — Выдали на весь отдел, а он «зажал». Что ж так таиться? — Так ведь на весь отдел, вдруг и мы захотим разжиться спичечками.
Вот и выходило, что все логично, но в свете недавних событий — подозрительно. Неужто он и есть маньяк? Тот самый, что режет женщин и палит помещения?
Ответа у меня не было. Не осталось и желания его получать. Хватит на сегодня! Надо признать, что для сыщика я слишком нетерпелива и мнительна. Так что вернемся к нормальной жизни, хотя бы на оставшиеся полдня.
Круглые часы над дверью показывали 12. Теперь понятно, почему у меня в животе так урчит — ведь время обеда. С блаженной улыбкой на губах, вся такая в предвкушении сытной трапезы, я вышла из комнаты.
Оказавшись в коридоре, я вновь ощутила смутную тревогу. Не то чтоб, меня пугала темнота, просто вспомнила губастую физиономия Левы, и мне стало не по себе. Я подумала, что раз убийца придумал втянуть в это дело невинного человека, значит он еще беспринципнее, злее, отвратительнее, чем я считала. И значит, он не простой садист, извращенец, маньяк, он еще и хладнокровный, умный, выдержанный стратег. А это уже хуже. Такого поймать будет гораздо сложнее. Но я поймаю!
Почти у самой двери, ведущей в нашу комнату, я затормозила. Остановил меня гомон, доносящийся из фойе. И так как любопытство не порок, я проигнорировала жалобы моего желудка на пустоту, и выпрыгнула на шум.
Моему любопытному взору открылась картина, если и не увлекательная, то, по крайней мере, занимательная. А именно: в центре фойе, прижатый спиной к будке вахтера, стоял ошарашенный Геркулесов, с ним рядом удивленно моргал Блохин, чуть поодаль митинговал Зорин — басовито ругал милицию, тряс в воздухе кулаком, топал толстой ножкой — и был смутно похож на кубинского революционера; а по оставшемуся пространству носился Сулейман, таская за собой молодого прыщеватого человека, которого он держал за руку.
— Я же вам говорю, что не мог он уйти в тот день в 7. Он ушел гораздо раньше, а вы мне все твердите… — горячился профессор Швейцер.
— Почему вы так в этом уверены? — вяло вопрошал Геркулесов.
— Потому что новости на НТВ начинаются в 7.
— И что?
— А то, что каждый интеллигентный человек обязан быть в курсе мировых новостей. А Лева только про динозавров да про мартышек смотрит…
— «Живую природу», — пояснил Блохин извиняющимся тоном, а потом вновь слился со стеной.
— Да! — Сулейман затормозил. — А его ругаю. Нельзя так, Лева! Надо быть политически грамотным!
— Ну и что дальше? — заинтересовался Геркулесов. Вид у него стал более адекватный, чем минуту назад. А то я напугалась, что мельтешения Сулеймана доведут Коленьку до обморока, видно, у бедняжечки, плохой вестибулярный аппарат.
— А то, что в тот день он мне пообещал исправиться, и именно по этому я отпустил его в 5 домой, не смотря на то, что сначала велел ему задержаться. У нас, видите ли, срочная работа…
— Ну и?
— Сам я ушел в 5, Леве разрешил отбыть в 6, а вот он, — Сулейман ткнул пальцем в молчавшего все это время парня, — как раз и ушел в 7.
— Да? — удивилась я. Как-то не сильно мне верилось, что такой дурик смог даже не убить кого-то, а просто подпись подделась. Это же Паня — тишайший, самый незаметный институтский специалист.
30 
