Особенно,... 
23 
Ваня неопределенно показывает место, откуда стреляет снайпер. Его предположения совпадают с моими. На прощание он шутливым тоном предупреждает:
– Не высовывайся без надобности. Пожалей свою буйную головушку, иначе в ней дырку придется штопать.
– Посмотрим, у кого из нас будет эта дырка: у меня или у него, – отвечаю.
На другой день, выбрав подходящее место и замаскировав его, продолжаю изучать передний край врага. Солнце по-прежнему щедро освещает высоту. Из поля зрения не ускользает ни одна деталь. На скате возвышенности тринадцать кустиков. У одного из них темнеет нарытый грунт и консервная банка. Нет, это не снайперская точка. Разве умный снайпер станет возле себя разбрасывать демаскирующие его местопребывание детали? Скорее всего, это ложное гнездо. А может быть… Может быть, хитрец умышленно избрал эту позицию, чтобы дезориентировать нас?
Невдалеке от наших траншей рвутся с равными интервалами мины: одна… вторая… третья… В промежутке между разрывами слышатся два сухих выстрела. (Одним из них был ранен в руку боец-казах Джалдаспеков, прибывший совсем недавно в роту.) Замечаю, как в самой низине у небольшого кустика потемнело, словно кто прикрыл его изнутри. Вспоминаю наставления лейтенанта Штанова: каждый темный куст бери на подозрение и следи зорко – там может быть вражеский снайпер.
Еле заметно мелькнул солнечный зайчик.
– Стоп! – произношу вслух. – Он, снайпер!
Сердце замирает от радостной догадки. Ругаю себя, что ранее не заподозрил этот кустик. А он действительно чем-то отличается от других. Замечаю идущую от куста малозаметную траншейку. Куда она уходит? Никуда. Стало быть, снайпер на рассвете приползает сюда по скату высоты. А траншейка не что иное, как ход к туалету.
Ползу к Семену Марчукову и убеждаю его через тридцать минут открыть огонь из пулемета, но так, чтобы без риска для себя. Еще раз выверяю расстояние, протираю оптику. Тридцать минут кажутся вечностью. «Ну что же они там не стреляют? Уснули, что ли?» – ругаю в душе пулеметчиков за их медлительность. Но вот четко и длинно застрочил «максим».
Все внимание сосредоточиваю на темном кусте. И тут замечаю, что он, словно живой, чуть-чуть, едва заметно, зашевелился и подвинулся влево. Показалась фигура фашиста в маскхалате и пятнистой каске. Мой выстрел почти слился с вражеским. Есть!
Бегу к командиру роты и натыкаюсь на него в траншее.
– Посмотрите на куст. Вот туда… Я убил фашистского снайпера.
– Осторожно. Пригни голову, – слышу в ответ.
– Не бойтесь. Смотрите, я убил его!
Старший лейтенант Похитон осматривает в бинокль куст и замечает осиротевшую винтовку гитлеровского суперстрелка.
– Будем считать, что всем нам крупно повезло, – не скрывая радости, произнес Андрей Петрович. – А это сучье гнездо вдобавок с землей сровняем.
Командир роты по телефону сообщил координаты «секретного» куста минометчикам. Те не замедлили открыть огонь. Маскировка взлетела в воздух. Взрывной волной отшвырнуло снайперскую винтовку, и она теперь лежит на виду у всех ненужным и совсем не опасным предметом.
В тот же день произошло событие, которое запомнилось мне на всю жизнь. Об этом событии хочется рассказать подробнее.
Вечером, когда я вернулся с «охоты», сообщили, что меня вызывают в политотдел бригады. Сразу догадался: на партийную комиссию по поводу приема в партию. Дождавшись, когда совсем стемнело, я выбрался из траншеи и пошел к одинокому дому, стоявшему на небольшой возвышенности. Дом ничем не выделялся, и, видимо, поэтому фашисты не обстреливали его из орудий. Там, в добротном каменном подвале, размещался политический отдел. Расстояние до дома было немалое, примерно километров пять, и я шел, перебирая в памяти все дни, связанные с подготовкой в партию. Многие свободные от боя часы я кропотливо изучал Устав партии, «Краткий курс истории ВКП(б)». А чтобы лучше запомнить прочитанное, рассказывал все боевым друзьям.
Я глубоко уважал своих старших товарищей, давших мне рекомендации: капитана П. С. Каныгина – заместителя командира батальона по политической частя и лейтенанта А. Шивкова – заместителя командира роты по политической части. Они были очень внимательны ко мне, и я боялся подвести их, лишиться их доверия. Особую заботу о моем боевом и идейном росте проявлял секретарь комсомольской организации батальона младший лейтенант Николай Чайка. Он часто говорил со мной на разные темы, советовал, как и о чем провести беседу с комсомольцами, писал обо мне в армейскую газету, а однажды послал трогательное письмо моей матери (отец находился на фронте) о моих ратных делах.
23 
