Ноубл взмахнул рукой.
— Нет, не отвечай. Девчонка поклялась, что у нее, кроме меня, в жизни никого не было, и если б я ей не поверил, я б ни за что на ней не женился, невзирая на ружье ее папаши. Но если она была такая непорочная, почему ж потом перекувыркалась с каждым... — Он осекся. — Ладно, не будем об этом. Скажу только, что мать Ванессы так опустилась, что дочка жила со мной с тех пор, как ей исполнилось четыре. Но, прочитав твою книжку, она жила с тобой в башке. «Дядя Форд то», «дядя Форд это»... В конце концов я пожалел, что спас тебя, когда ты упал в ручей и ударился головой. Помнишь? Помнишь, как я полторы мили тащил тебя на своем горбу домой? Я весил ровно столько же, сколько и ты, но я тебя нес. А потом дядя Саймон гнал на старом пикапе через поля и заборы, чтобы побыстрее довезти тебя до больницы. Ты два дня не приходил в себя. И мы все решили, что ты уже нежилец. Помнишь?
Я помнил. Но, как ни странно, я забывал об этом, когда писал книги.
— И знаешь что? — Ноубл посмотрел на меня. — Моя дочка не поверила, когда я рассказал, как спас тебя. Она сказала, что, если бы это было правдой, ты написал бы об этом в своей книге, потому что ты написал в ней обо всем. А так как этого там нет, значит, такого и в жизни не было. Почему, скажи мне, ты не поместил в книгу эту историю?
Мне пришлось отвернуться: я не знал ответа на этот вопрос.
— Ладно, как бы там ни было, ты отправил всех четверых моих детей в колледж. Черт, ты даже моей третьей жене выслал денег, чтоб она смогла доучиться и стать учителем начальной школы. Проработав в школе год, она развелась со мной: мол, я недостаточно образован для нее. А теперь мои образованные детки не желают иметь со мной ничего общего. Они желают видеть тебя — тебя, кого видали, может, пару раз в жизни, — а родного отца видеть не хотят. Но ты же не хочешь иметь с нами дела, не так ли? Разве что писать про нас...
Он сделал еще глоток пива. Я молча ждал, когда он продолжит. Должен признать, меня задел за живое этот взгляд на то, как я «сломал Ноублу жизнь». Кроме того, я прикидывал, может ли умная малышка Ванесса быть моей дочерью.
— Короче, когда нам прислали весточку, что Тудлс выходит на свободу, я решил, что пора тебе заплатить за все, что ты сделал с нами — и в частности, со мной. Кинг? Зачем ты называл меня в книгах Кингом? «Ноубл» — недостаточно плохое имя?!
— Чего ты от меня хочешь? — спросил я. — Ты ведь приехал сюда не для того, чтобы ронять слезки в пиво, так чего на самом деле ты хочешь?
Ноубл ответил не сразу.
— Дома я угодил в неприятности. Я не имею в виду тюрьму. Ты сам знаешь, я не впервой увидел ее стены изнутри. На этот раз на меня свалились семейные неприятности.
Я не собирался рассказывать ему, что Ванесса уже поведала мне свое видение «семейных неприятностей».
— В последний раз я вышел из тюрьмы без гроша за душой. Три бывшие женушки обчистили меня до нитки, а никто не горит желанием брать на работу бывшего зека, так что единственное, что мне оставалось, — это вернуться домой. Дядя Зеб предложил пожить у него: сказал, что я могу занять заднюю комнату, которую он не топит, — ты же помнишь, какой он скупердяй. И вот лежу я там, стучу зубами от холода, и тут является она — молодая жена дяди Зеба. Жалко, ты ее не видел: ей лет двадцать пять, и она — точная копия Джой Хизертон. Помнишь такую? Одному Богу известно, почему она согласилась выйти за этого старого дурня. Ну, короче, просыпаюсь я от того, что она забирается ко мне в постель. Сам понимаешь, я мужик, бабы у меня не было сто лет, почему бы и не дать ей того, что она хочет? На следующее утро она молчок — и я молчок. Подумал, может, и обошлось все. А через три месяца она едет к дяде Кэлу, ревет и заявляет, что она — честная жена, но однажды днем, когда она прилегла вздремнуть, я пробрался к ней в постель, а теперь она беременна.
Я хотел заметить, что такая история в нашей семье не новость, но Ноубла понесло.
— Когда мы были детьми, люди с большим пониманием относились к подобным проделками. Но ты разрушил нашу семью. Во времена нашего детства дяди просто посмеялись бы над подобной историей. И более того, девчонка бы держала язык за зубами. Чего ей жаловаться-то? Она вышла за старика, который не в силах дать ей всего, что она хочет, и это дал ей я. Какие проблемы? — Он глубоко вдохнул, чтобы умерить свой гнев. — Но теперь все иначе. Пока она рыдает перед дядюшками, рядом оказывается кто-то из детей и все это слышит. И он заявляет, что «в нашей семье больше так не делают». Именно так и говорит — все они теперь так изъясняются. И случается сущее светопреставление. Моя собственная дочь — та, которую ты испортил первой, — велит мне убираться. Она говорит, что стыдится меня и я должен уйти. Знаешь, какую моду они теперь взяли? Семейные советы! Звучит как из «Крестного отца»... — Ноубл покачал головой. — Ты отправил наших детей в колледж, и что мы получили? Они «продвинулись в развитии», как они заявляют, так что теперь мы вроде как мафия. Ничего себе «продвижение», да?