Риган восторженно следила за ним, каждое его слово снимало с ее сердца тяжелую ношу.
— Вдруг вспыхнула молния, лошадь попятилась и столкнула меня в грязь. Если она проживет еще два дня, то вовсе не потому, что я дам ей эту возможность, — с угрозой произнес он. — Я бы отпустил ее, но на седле лежали чертовы цветы, и мне пришлось в бурю два часа искать эту скотину; а когда я ее нашел, седла на ней не оказалось. — Он сердито начал снимать штаны. — Я целый час искал седло и все эти… эти… — добавил он и вытащил из штанов смятый пион, а потом, зловеще улыбаясь, медленно раздавил его и бросил на пол. — Сумки разорвались, тащить их было невозможно, и тогда я начал распихивать цветы, куда только мог…
Наконец Тревис взглянул на нее.
— И вот я, взрослый мужчина, стою под таким ливнем, какого не было целый год, и засовываю себе под одежду пахучие и колючие цветы, от которых становится щекотно. Представляешь, как по-дурацки я себя чувствовал? И почему, черт возьми, ты плачешь? — спросил он на одном дыхании и тем же тоном.
Подняв слегка помятую и совершенно мокрую розу, лежавшую на кровати, Риган понюхала ее.
— У невесты должны быть цветы. Потом она прошептала:
— Ты сделал это для меня.
На лице Тревиса отразилось изумление, смешанное с отчаянием:
— Господи, а зачем бы еще я потащился куда-то в брачную ночь, если бы не ради собственной жены?
Риган ничего не могла ответить; она только опустила голову. Из ее глаз текли слезы.
На мгновение Тревис о чем-то задумался, потом подошел к ней, приподнял рукой подбородок и вгляделся в лицо:
— Ты долго плакала, — сказал он тихо. — Ты думала, я не вернусь, так ведь?
Отпрянув, она подошла к изголовью кровати.
— Нет, конечно же, нет. Просто…
Смешок Тревиса заставил ее обернуться. Обнаженный подобно некоему древнему божеству, он стоял в ворохе ароматных цветов, и Риган тоже заулыбалась. Он вернулся к ней, ради нее он был вынужден пройти через столько испытаний.
При виде ее прозрачного платья в глазах Тревиса вспыхнуло желание.
— Разве я не заслужил награду за свои труды? — прошептал он и раскинул руки.
Риган метнулась к нему и обняла за шею, обвив его тело ногами.
Замерев от неожиданности, Тревис подхватил ее.
— Ну как ты могла подумать, что я брошу тебя, после всего того, что мне пришлось вытерпеть, чтобы добиться тебя? — прошептал он и прильнул к ее губам.
Сжав его ногами с такой силой, что едва не переломила пополам, она ощутила его прохладную и влажную кожу и задрожала от вожделения. Тела их разделял только тонкий шелк, и она стала тереться о Тревиса, едва не раздавив свою грудь о твердые мышцы его груди.
Риган зарылась руками в его влажные волосы, гладила и ласкала их, покрывая губы Тревиса горячими поцелуями. Он рядом; он вернулся к ней и стал ее мужем. Он принадлежит ей, а она может делать все, чего пожелает.
Почувствовав свою власть, она от радости сильно укусила его за ухо.
Спустя мгновение мощная сила оторвала ее от него, подкинула в воздух и под шуршание нежного шелка опустила на гору цветов, яркие краски которых сверкали подобно радуге. Сбросив с лица несколько нарциссов, она улыбнулась Тревису, который стоял над ней, уперев руки в бока. Его мышцы напряглись, его мужское естество свидетельствовало о его готовности взять ее.
— Вот так и должна выглядеть невеста.
— Хватит слов, иди сюда. — Смеясь, она протянула к нему руки.
Вместо этого он опустился на колени и начал целовать пальцы ее ног, щекоча языком их подушечки. Его разгоряченные губы достигли ступней, и когда Тревис провел зубами по изгибу, Риган содрогнулась всем телом, каждый ее нерв затрепетал.
Тревис засмеялся, его дыхание коснулись ее ступни, поднялось вверх по бедру, отдаваясь во всем ее существе.
— Тревис! — задохнулась она. Выпрямившись, она потянулась к нему. Под ее телом захрустели цветы, испускавшие нежный аромат. Но он не слышал ее: губы Тревиса поднялись к коленям, целуя, лаская, исследуя ее тело.
Сгорая от нетерпения и желания, Риган едва не сошла с ума, пока он играл с ее телом. Губами он мучил одну ногу, и как если бы этого было недостаточно, его сильная, но нежная рука, ласкала другую до тех пор, пока Риган не ослабела от ощущения собственной беспомощности. Но в то же время она чувствовала себя тигрицей, ей хотелось царапать и кусать его, вонзать ногти в Тревиса, сводившего ее с ума.
Когда его руки и губы добрались до нежной впадины между ног, она едва не закричала и мучительно откинула голову назад.