По обыкновению назвав вещи своими именами, он попытался ее успокоить. Но слова Тревиса произвели на Риган обратное впечатление. Ее дядя и Фаррел тоже говорили, что вынуждены с ней мириться, а ей так надоело быть людям в тягость.
— Пустите меня! — вскрикнула она и оттолкнула Тревиса.
— Так в чем же дело на этот раз?
Повернув голову, она попыталась укусить лежавшую на ее плече руку.
Тревис опять толкнул ее на кровать и потер руку.
— Я тебя совсем не понимаю. Всего час назад я спас тебе жизнь, а сейчас пытаюсь как можно мягче объяснить тебе, что защищаю прежде всего твои интересы, а ты на меня набросилась. Я тебя совсем не понимаю.
— Поймите же! — выдохнула она. В ее глазах горел огонь. — Мне бы не пришлось от вас убегать, если бы вы не держали меня взаперти. И меня бы не пришлось спасать, если бы я не встретила вас. Можно сказать, что вы спасли меня от самой себя, но для себя.
В изумлении открыв рот, Тревис воззрился на нее:
— Вам всегда в голову приходят такие мысли? Вы всегда идете к цели десятью разными извилистыми дорогами?
— Полагаю, вы использовали это американское выражение для того, чтобы скрыть полное отсутствие логики в ваших словах. Все дело в том, что я ваша пленница и прошу освободить меня, — заносчиво ответила Риган, сложив руки на груди и гордо отвернувшись.
Гнев Тревиса быстро иссяк, и он попытался подавить разбиравший его смех. Судя по всему, она не очень-то разбиралась в значении слова «логика». Тревису захотелось еще раз объяснить Риган, что с ней случится, если он ее отпустит. Но раз она дважды подверглась нападению, и это на нее не подействовало, у него не было желания объясняться с ней опять. И не будет он рисовать ей прекрасный образ Америки. Осталось только дать ей возможность самой увидеть эту страну. Он даже был готов открыть Риган дверь и позволить ей еще раз попробовать выбраться из доков, или же нанять для нее кэб, чтобы ее отвезли, куда ей хочется.
При этой мысли сердце его сжалось. Если он выпустит Риган, ему, наверное, больше никогда не придется увидеть ее, этого маленького зверька, смотревшего на мир сквозь розовые очки. Мысль о долгом морском путешествии без нее, о том, что ему придется остаться в одиночестве, наполнила его сердце горечью.
— Ты поплывешь со мной в Америку, — твердо заявил он и коснулся рукой ее обнаженного плеча. Если раньше он очень остро ощущал свою вину за то, что обесчестил эту невинную девушку, и потому в течение двух ночей удерживался от искушения, то сейчас все пережитое за этот день, а также ее притягательность — обнаженные плечи и полуобнаженная грудь, заставили его совершенно забыть о логике.
— Не прикасайтесь ко мне, — высокомерно приказала она.
— Мы можем расходиться в вопросах ., логики, — при этом слове он улыбнулся. — Но есть одна сфера, где у нас с тобой, пожалуй, нет расхождений.
Риган искренне хотела избежать близости с Тревисом, но нельзя было не отозваться на прикосновение его руки — широкой, теплой, чувственной ладони, поглаживавшей ее шею. Она пыталась сделать вид, будто произошедшее никак не отразилось на ней, показать ему, что она смелый и волевой человек, хотя на самом деле готова была взобраться ему на колени и спрятать голову у него на груди. Она еще никогда не была так счастлива, как тогда, когда увидела его в порту с пистолетами в руках.
Отвернувшись, она чувствовала, как его пальцы ласкают ее шею; она закрыла глаза, а он принялся гладить ее другой рукой.
— Ты устала, милая, правда? — шепнул Тревис, и давление его руки усилилось. — Мышцы онемели?
Она слабо кивнула, ощущая, как ее тело расслабляется. Риган не знала, что он делает. Единственное, что она понимала — каким-то чудом он добился того, что напряжение спало с нее. Она закрыла глаза и отдалась во власть его рук. Как в тумане она ощущала, что он снимает с нее платье и кладет ее нагое тело на кровать лицом вниз. Ласковые глубокие звуки его голоса усилили новое для нее ощущение удовольствия.
— Еще мальчиком я три года плавал на китобойных судах, — сказал он. — Работа там была ужасная, зато мы останавливались в разных портах, например в Китае, где меня обучили вот этому.
Где бы он этому ни обучился, все равно она была ему благодарна. Его руки погружались в ее тело, временами даже причиняли боль, но она быстро поняла, что, когда расслабляется, боль уходит. Пальцы Тревиса разминали мышцы, изгоняя ломоту, возникшую от долгого сидения, съежившись, в переулке. Постепенно прошли судороги в ногах и икрах. Когда он занялся ее ступнями, ее тело глубоко вдавилось в мягкий матрац. К своему изумлению она почувствовала, что даже руки могут испытывать напряжение.