Особенно,... 
111 
Пока мистралиец размышлял и колебался, поднимать ли шум, он сбился со счета и не заметил, как прошли все пятнадцать выступлений. Понял Кантор это, только когда король, поднявшись в очередной раз, дал слово своему шуту, неисправимому вруну и трусу господину Жаку. Тот неохотно встал, видно было, что говорить шуту очень не хочется и вся эта церемония его раздражает. Да и трудно ему было говорить – голос не слушался и дрожал, парень явно собирался в ближайшее время расплакаться.
– Зачем? – срывающимся голосом выговорил он. – Зачем ее? Если я вам чем-то мешал, ну, убили бы меня… Но ее-то зачем? – Он замолчал, пытаясь восстановить дыхание, потом промямлил: – Простите… я… не могу.
И сел. А Кантор подскочил на месте, словно его скорпион укусил. Он вспомнил. Вспомнил этот дрожащий от слез голос, который когда-то повторял это самое «не могу» раз сто, наверное. Да, это он. Человек, которого не существует. Плод его больного воображения. Сукин ты сын, товарищ Амарго…
А еще Кантор мгновенно сообразил, что будет дальше, для чего Элмар передвинул меч на правую сторону, кто этот меч возьмет и что с ним сделает… Стало ясно, кто будет основной мишенью для засевших на галерее стрелков. Мистралиец поспешно коснулся плеча королевского шута и ощутил только ткань камзола.
Жак обернулся.
– Ты без кольчуги? – спросил Кантор, хотя вопрос был лишним.
– А зачем? – пожал плечами парень, всхлипнул и отвернулся.
М-да, действительно, в данном случае и кольчуга вряд ли помогла бы… Кантор перегнулся через Жака и, уже не заботясь о приличиях, дернул за рукав Элмара.
– Что? – отозвался тот, наклоняясь навстречу.
– Скажи королю, что на галерее прячутся стрелки, – шепнул Кантор. – И еще скажи, что Жак без доспехов.
Элмар, не задавая лишних вопросов, тут же повернулся к кузену, но было поздно. Король встал и произнес:
– Слово предоставляется нашему гостю из солнечной Мистралии дону Диего Тенорио.
Кантор поднялся, судорожно соображая, что сказать, и увидел, как Элмар наклонился к королю, как его величество резко меняется в лице и кратко что-то приказывает, торопливо расстегивая камзол… И тут зазвучала музыка. Обещанный государственный гимн Мистралии, знак уважения к иностранному гостю… Бездарное творение маэстро Морелли, старого засранца… на стихи, которые написал лично господин президент в свою честь… Убил бы за такую песенку! Задушил бы своими руками! За такие стихи вообще надо на месте расстреливать! И это государственный гимн – позорище!
Он почувствовал, что вот-вот начнется, и поспешно перевел взгляд на Комиссию, жравшую и чавкающую за своим отдельным столом. Тоже сволочи, убил бы гадов, был бы с собой нож – покромсал бы на лохмотья… За Ольгу, за Терезу, за незнакомую подругу восемьдесят третьего паладина, за дочку вон той заплаканной женщины, за всех, кого эти шесть паскудников отобрали… Все, пошло… Ну, как говорил когда-то папа – держись за воздух…
Кантор уперся ногой в стул, чтобы успеть вскочить на стол раньше, чем арбалетчики догадаются, в кого надо стрелять на самом деле, и впился глазами в Жака, чтобы не пропустить момент. Гимн закончился, надо было что-то говорить, а в голову лезло что-то совершенно не то…
– Что за бардак вы тут развели в вашем Ортане? – сказал он, надеясь, что долго импровизировать не придется. – Что за идиотская система – отдать отбор жертв на усмотрение шести говнюков, которые из всего этого соорудили себе кормушку? Да еще и не тронь их никто! Вы тут что, вообще все умом подвинулись?
Жак резко выпрямился и поднял лицо. По его остекленевшим глазам Кантор понял, что момент настал.
– И до каких пор это будет продолжаться? – продолжил он свою речь. – Недолго, уверяю вас. У нас в Мистралии таких вещей не прощают.
Жак неуловимым движением выхватил из ножен меч Элмара и стремительно нырнул куда-то вниз. В тот же миг Кантор оттолкнулся от стула, опрокинув его и вскочил на стол. Две стрелы ударили ему в спину, сбросив на пол, одна свистнула мимо, и, падая, мистралиец услышал, как еще несколько вонзились в мебель. Твою мать, больно…
Почти одновременно завизжали женщины в зале, грянуло несколько выстрелов, Элмар взревел: «Всем лечь на пол!» – а король скомандовал: «Стража – на галерею!» Затем загрохотал опрокинутый стол, и затопали стражники, кинувшиеся исполнять приказ. А потом пронзительно завизжал мужчина. Именно завизжал, как поросенок под ножом мясника, в ужасе и панике. Спустя секунду визг резко оборвался.
111 
