Последние отзывы

  41  

Пока наконец, почувствовав себя оскорбленными и уязвленными в лучших чувствах, они не прибегли к крайнему средству, которое использовала инквизиция, когда колдунья оказывалась особенно упрямой или красивой, дабы поиздеваться над девицей, одержимой дьяволом. Они раздели ее и принялись ласкать и лапать. Затем скинули собственные одежды и с торчащими членами стали силой выбивать из нее признание. Они бросили ее на каменный пол, раздвинули ее ноги и стали тыкать хорошо умащенными членами в рот и совать их промеж ляжек с намерением высвободить ее дьявольскую похоть и получить признание во всех ее гнусных прегрешениях.

Лишь один из них, до тех пор стоявший в тени, сдержался и отошел назад. Гордый красавец Диего был моложе своих сотоварищей на несколько лет. Благодаря непревзойденной набожности и благочестию он стал главным инквизитором Каталонии, уступая в Испании лишь самому Торквемаде, ужасному и всемогущему. Он молча созерцал демонстрацию непокорности, глядя, как судьи один за другим подпадали под чары ведьмы, превращаясь в одурманенных, потерявших головы обожателей, а она издевалась над ними, бросая им в лицо непристойности и обвинения в ханжестве и лицемерии. В конце концов они полностью выдохлись и обессилели, а она так и не покаялась в своих грехах.

Разгневанный Диего обругал их.

– Вы не исполнили свой долг. Я вижу, мне придется взять это дело в свои руки. Оставьте нас. Я сломлю ее волю и вырву у этой ведьмы признание, которого вы, шуты гороховые, не смогли добиться.

Когда они собрали свои разбросанные одежды и вышли пристыженные, Диего обошел вокруг колдуньи, смотря на нее суровым, осуждающим взглядом.

– Не надейся, что я окажусь для тебя легкой добычей, – заявил он ей. – На меня твои чары не действуют.

Она стояла на коленях, совершенно голая, ее сочная плоть соблазнительно светилась в отблесках жаровни. Она подняла на него взгляд и вдруг отметила, что в этом мужчине есть что-то естественное, натуральное – привлекательность и уязвимость, которые она могла бы использовать. У нее появилось странное ощущение, что за этой гнусной инквизицией стояло гораздо большее – главной ее целью было свести их вместе – так было предопределено на небесах.

– Ты уверен в этом? – насмешливо спросила она. Ее самоуверенность взбесила его. Но в то же время он почувствовал какое-то странное, дотоле неведомое ему волнение, несвойственное его набожной натуре. Нечто заставившее его содрогнуться от страха и укрепившее его решимость изгнать дьявола из этой вызывающей жалость женщины. Он странным образом ощутил, что это было его личной миссией, и сам он оказался здесь не по своей воле, а чтобы подвергнуться какому-то испытанию.

Он вызвал стражников и приказал им приковать ее цепями к тяжелому деревянному стулу, раздвинув ноги и прикрыв плечи, оставив доступ к промежности, а руки связать вместе ремнями за спинкой стула, так что грудь вздымалась, представляя собой великолепное зрелище. Затем он взял короткую плетку, очень похожую на охотничий хлыст, отпустил стражников и встал перед ней, злобно похлопывая хлыстом по ладони.

– Может, ты и колдунья, – заявил он, – но очень скоро ты узнаешь, что моя сила превосходит твою. Я здесь хозяин. Рано или поздно, но ты подчинишься мне и сознаешься в своих преступлениях. А вообще-то можешь сделать это прямо сейчас.

– Но если я ведьма, – бросила она вызывающе, – ты не властен надо мной.

– Посмотрим.

– Ты собираешься выбить из меня это? – спросила она его, усмехаясь.

– Я поступлю гораздо хуже.

Она собрала свою волю в кулак, чтобы выстоять, к каким бы мерам он ни прибегнул. Но он оказался гораздо искуснее именно в этом способе принуждения, чем она могла предположить. Он провел хлыстом по ее щеке, вдоль шеи, вокруг пышной груди, очертил круг вокруг пупка и с разочаровывающей деликатностью добрался до промежности. Нашел ее щель и принялся дразнить ее мягкими тычками и прикосновениями кожаного хлыста, неотрывно наблюдая, как ее дыхание становится глубже, глаза закрываются, а губы расслабляются. Он нежно ласкал ее, несмотря на мрачность помещения и инструмент жестоких пыток в его руках. Он безжалостно возбуждал ее, и она заводилась с такой легкостью – она, которая сама привыкла распалять других, – что казалось, подчинялась какой-то внеземной, космической неизбежности. Его взгляд обжигал ее. Выставленная перед ним с такой вульгарной откровенностью, как никогда беспомощная, она крутилась на сиденье, пытаясь освободиться от пут, ее тело ритмично вздымалось и металось, пока он, поигрывая, легкими ударами хлыста возбуждал ее. Теперь она стонала от сладкой боли.

  41