40 
— Что ж, давайте тогда доедим, что осталось, и будем готовиться. Притом нам, вполне возможно, придется быстро-быстро отсюда удирать… А вам, святой отец, спасибо.
— Помни, что смерть не медлит, и завет ада не открыт тебе: прежде, нежели умрешь, делай добро другу и по силе твоей простирай твою руку и давай ему. Не лишай себя доброго дня, и часть доброго желания да не пройдет мимо тебя. Не другим ли оставишь ты стяжания твои и плоды усилий твоих для раздела по жребию? Давай и принимай и утешай душу твою, ибо в аде нельзя найти утех, — величественно произнес отец Дормидонт и поправил на плече ремень гранатомета.
— Мы-то ладно, мы убежим, — сказал Пауль. — А вы-то куда потом?
— А вы бегите, — ответствовал священник, — а я останусь. Куда мне с вами? Мне и тут дел полно. Уж не пропаду божьим сбережением и разумением.
Мы подобрали остатки импровизированного пиршества, собрали амуницию.
Петраков-Доброголовин мялся, явно желая что-то сказать.
— Говорите, профессор, — разрешил я.
— Я думаю, что я пригожусь вам в городке бюреров, как вы это называете, — безапелляционно заявил Петраков-Доброголовин. — В конце концов, у меня аппарат.
— У нас у всех аппараты, чува-ак! — заржал Аспирин.
— Вот ты аппарат и возьмешь, — сказал я.
— Я понимаю, что пользоваться им несложно, но… — начал профессор, но Аспирин тут же окрысился, встопорщив усы:
— Я чё, тупой, чува-ак?!
— Нет-нет, Юра, что вы, — замахал руками Петраков-Доброголовин. — Но вдруг что-то непредвиденно откажет? Техника сложная, сами понимаете…
— Я знаешь как технику чиню, чува-ак? — спросил Аспирин. — Ногой пну. Ну или рукой, если маленькая. Не чинится — значит совсем поломалась. Так и твой прибор: не сработает, я его об стенку, бюреров валим, сколько получится, и деру. Тебе, профессор, там с отверточкой некогда ковыряться будет, врубился?
— Врубился, — покивал Петраков-Доброголовин.
— А раз так, давай цацку.
Получив цацку, Аспирин стал выглядеть еще более воинственно, хотя для меня прибор Петракова-Доброголовина по-прежнему напоминал кофеварку, Аспирин же с ним в руках смахивал на сумасшедшего кондитера-убийцу. Колпак ему еще белый — и все.
— Вы, пожалуйста, осторожнее, — попросил Петраков-Доброголовин безнадежным тоном.
— Не ссы, — ответствовал Аспирин словами легендарного сталкера Матюхи, давно уже ставшими крылатыми.
Глава двенадцатая
Акафист Всемогущему Богу в нашествии печали
Пробравшись непосредственно к городку, мы остановились и залегли в кустах, пахнущих банным веником.
— Мы обходим поезд, ждем там, — сказал я. — Вы начинаете представление, мы начинаем проникновение.
Слово «проникновение» почему-то насмешило Аспирина; я подождал, пока он успокоится, и продолжил:
— Пятнадцати минут нам будет вполне достаточно. Сверим часы.
Сверили. У всех шли по-разному, что для Зоны в общем-то не такая уж и редкость. Перевели.
— Але, — вспомнил вдруг Аспирин, — а мы главного-то и не спросили. Профессор, чува-ак! Как бюреров различать-то? Ну, где баба, а где наоборот?
Петраков-Доброголовин слегка покраснел.
— Вообще-то наружные половые органы бюреров ничем не отличаются от человеческих. Потому, я полагаю, сложностей с определением пола у вас не должно возникнуть. В крайнем случае, если вы не слишком сведущи в вопросе, расстегните свои штаны и сравните.
Шутка была удачная, и мы все тихонько посмеялись, включая Аспирина, который хороший юмор всегда ценил.
— Круто, чува-ак! — кивнул он. — Тока как мы будем им штаны снимать в суматохе? Да и за пальцы укусит, гадина.
Профессор вздохнул — мол, ну что поделать, если работаешь с умственно отсталыми сталкерами?! — и коротко ответил:
— Сиськи!
Аспирин опять захихикал.
— …Два сосца твои — как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями… — пробормотал отец Дормидонт.
Все воззрились на него в крайнем недоумении, надеясь, что речь не о красотках из компании бюреров. Или он тут совсем одичал?
— Как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока — ланиты твои под кудрями твоими; шея твоя — как столп Давидов, сооруженный для оружий, тысяча щитов висит на нем — все щиты сильных… — в задумчивости продолжал священник.
— Ланиты, ишь… Не, я-то понял, что это за половинки, но чего они под кудрями, чува-ак? — уточнил деловитый Аспирин.
40 
