В общем, Грослоу остался доволен приемом.
Атос и Арамис выдерживали свою роль. Около полуночи они ушли в свою комнату, дверь в которую как бы из предосторожности была оставлена открытой. К тому же д’Артаньян вскоре прошел к ним, оставив Портоса одного сражаться с Грослоу.
Портос выиграл у Грослоу пятьдесят пистолей и по уходе его решил, что он гораздо более приятный собеседник, чем можно было судить с первого взгляда.
Что же касается Грослоу, то он дал себе слово сорвать завтра с д’Артаньяна столько же, сколько проиграл Портосу, и расстался с гасконцем, напомнив ему о вечернем свидании.
Мы говорим «вечернем», так как наши игроки разошлись в четыре часа утра.
День прошел как всегда. Д’Артаньян переходил от капитана Грослоу к полковнику Гаррисону, от полковника Гаррисона к своим друзьям. Человек, не знающий д’Артаньяна, решил бы, что он в прекрасном настроении, но друзья его, Атос и Арамис, заметили под наружной веселостью лихорадочное возбуждение.
— Что он замышляет? — говорил Арамис.
— Подождем, — отвечал Атос.
Портос ничего не говорил и только перебирал у себя в боковом кармане пятьдесят пистолей, выигранных у Грослоу, и по лицу его заметно было, что это занятие доставляло ему большое удовольствие.
Вечером прибыли в Ристон. Д’Артаньян собрал своих друзей. Теперь он уже не имел того веселого, беспечного вида, который напускал на себя весь день. Атос пожал руку Арамиса.
— Час близится! — тихо проговорил он ему.
— Да, — сказал услышавший это д’Артаньян, — именно близится час: в эту ночь, друзья мои, мы спасем короля.
Атос вздрогнул; взор его загорелся.
— Д’Артаньян, — сказал он, охваченный сомнением после промелькнувшей надежды, — вы не шутите? Вы говорите правду? Шутить так было бы слишком зло.
— С вашей стороны странно, — отвечал ему д’Артаньян, — что вы мне не верите. Скажите, когда и где вы видели, чтобы я шутил сердцем друга и жизнью короля? Я вам сказал и повторяю, что сегодня ночью мы освободим короля Карла. Вы поручили мне изыскать средство, и я нашел его.
Портос с беспредельным восхищением глядел на д’Артаньяна. Арамис улыбался с надеждой. Атос был бледен как смерть и дрожал всем телом.
— Говорите! — сказал он.
Портос еще больше раскрыл глаза, Арамис глядел прямо в рот д’Артаньяну.
— Мы приглашены сегодня вечером к Грослоу, вы знаете это?
— Да, — сказал Портос, — он просил дать ему возможность отыграться.
— Отлично. Но известно вам, где он будет отыгрываться?
— Нет.
— У короля.
— У короля? — воскликнул Атос.
— Да, друзья мои, у короля. Капитан Грослоу сегодня ночью дежурит при особе его величества, и, чтобы развлечься, он пригласил нас составить ему компанию…
— Всех четверых? — спросил Атос.
— Конечно, всех четверых: разве мы можем отлучиться от наших пленников?
— Ага! — сказал Арамис.
— И что же дальше? — проговорил Атос, дрожа от волнения.
— Мы пойдем к Грослоу, я и Портос со шпагами, а вы двое с кинжалами; вчетвером мы одолеем этих восьмерых дуралеев и их глупого начальника. Что вы скажете на это, господин Портос?
— Я скажу, что это нетрудно, — отвечал Портос.
— Мы наденем на короля платье Грослоу, Мушкетон, Гримо и Блезуа будут ждать нас с оседланными лошадьми за углом соседней улицы. Мы сядем на них, помчимся и к утру будем уже в двадцати милях отсюда. Что, хорошо задумано, Атос?
Атос положил обе руки на плечи д’Артаньяна и посмотрел на него спокойным взглядом, с ласковой улыбкой.
— Я заявляю, друг мой, что в мире нет человека, способного сравниться с вами в благородстве и мужестве. Мы все считали вас равнодушным к нашему горю, которое вы имели полное право не разделять, — и вот только вы один из всех нас нашли средство, которое мы тщетно искали… Я повторяю тебе, д’Артаньян, что ты лучше всех нас; я благословляю и люблю тебя, мой дорогой сын.
— И как это я не догадался! — воскликнул Портос, хлопнув себя по лбу. — А между тем это так просто.
— Но если я хорошо понял, мы их всех перебьем? — спросил Арамис.
Атос вздрогнул и побледнел.
— Придется, черт возьми! — отвечал д’Артаньян. — Я долго думал, нельзя ли избежать этого, но, признаюсь, ничего не мог придумать.
— Что же, — сказал Арамис, — положение такое, что разбирать не приходится. Как же мы будем действовать?