Через минуту легкий шум нарушил тишину молельни. Д’Артаньян вздрогнул, увидев, как чья-то рука приподнимает портьеру. По форме, белизне и красоте он узнал эту руку, которую ему однажды, так давно, дозволили поцеловать.
В молельню вошла королева.
— Это вы, господин д’Артаньян, — сказала она, устремив на офицера ласковый и в то же время грустный взгляд. — Это вы, и я вас узнаю. Взгляните и вы на меня, я королева. Узнаете вы меня?
— Нет, ваше величество, — ответил д’Артаньян.
— Разве вы забыли уже, — сказала Анна Австрийская тем чарующим тоном, какой она умела придать своему голосу, когда хотела этого, — как некогда одной королеве понадобился храбрый и преданный дворянин и как она нашла этого дворянина? Для этого дворянина, который, быть может, думает, что его забыли, она сохранила место в глубине своего сердца. Знаете вы это?
— Нет, ваше величество, я этого не знаю, — сказал мушкетер.
— Тем хуже, сударь, — произнесла Анна Австрийская, — тем хуже; я хочу сказать — для королевы, так как ей опять понадобилась такая же храбрость и преданность.
— Неужели, — возразил д’Артаньян, — королева, окруженная такими преданными слугами, такими мудрыми советниками, такими выдающимися по заслугам и положению людьми, удостоила обратить свой взор на простого солдата?
Анна поняла скрытый упрек, который только смутил, но не рассердил ее. Самоотверженность и бескорыстие гасконского дворянина много раз заставляли ее чувствовать угрызения совести; он превзошел ее благородством.
— Все, что вы говорите о людях, окружающих меня, может быть, и верно, — сказала она, — но я могу довериться только вам, господин д’Артаньян. Я знаю, что вы служите господину кардиналу, но послужите немного мне, и я позабочусь о вас. Скажите, не согласились бы вы сделать для меня то же, что сделал некогда для королевы дворянин, вам неизвестный?
— Я сделаю все, что прикажет ваше величество, — сказал д’Артаньян.
Королева на минуту задумалась; в ответе мушкетера ей послышалась излишняя осторожность.
— Вы, может быть, любите спокойствие? — спросила она.
— Я не знаю, что это такое: я никогда не отдыхал, ваше величество.
— Есть у вас друзья?
— У меня их было трое: двое покинули Париж, и я не знаю, где они находятся. Со мной остался только один, но этот человек, кажется, из тех, что знали дворянина, о котором ваше величество удостоили рассказать мне.
— Отлично! — сказала королева. — Вы вдвоем с вашим другом стоите целой армии.
— Что я должен сделать, ваше величество?
— Приходите еще раз, в пять часов, и я вам скажу; но не говорите ни единой душе о свидании, которое я вам назначила.
— Слушаюсь, ваше величество.
— Поклянитесь на распятии.
— Ваше величество, я никогда не нарушал своего слова. Что я сказал, то сказал.
Королева, не привыкшая к такому языку, необычному в устах ее придворных, вывела заключение, что д’Артаньян вложит все свое усердие в исполнение ее плана, и осталась этим очень довольна. На самом деле это была одна из хитростей гасконца, подчас желавшего скрыть за личиной солдатской резкости и прямоты свою проницательность.
— Ваше величество ничего мне больше сейчас не прикажет? — спросил он.
— Нет, — отвечала Анна Австрийская, — до пяти часов вы свободны и можете идти.
Д’Артаньян поклонился и вышел.
«Черт возьми, — подумал он, — я, кажется, и в самом деле им очень нужен».
Так как полчаса уже прошло, то он прошел по внутренней галерее и постучался к кардиналу.
Бернуин впустил его.
— Я к вашим услугам, монсеньор, — произнес д’Артаньян, входя в кабинет кардинала.
По своему обыкновению, он сразу осмотрелся кругом и заметил, что перед Мазарини лежит запечатанный конверт. Но конверт этот лежал верхней стороной вниз, так что нельзя было рассмотреть, кому он адресован.
— Вы от королевы? — спросил Мазарини, пытливо поглядывая на мушкетера.
— Я, монсеньор? Кто вам это сказал?
— Никто, но я знаю.
— Очень сожалею, но должен сказать вам, монсеньор, что вы ошибаетесь, — бесстыдно заявил гасконец, помнивший данное им Анне Австрийской обещание.
— Я сам видел, как вы шли по галерее.
— Это от того, что меня провели по потайной лестнице.
— А зачем?
— Не знаю; вероятно, тут какое-нибудь недоразумение.