Особенно,... 
71 
По середине дороги шел спешенный всадник, я понял это по шпорам на его сапогах. Он был закутан в белый плащ до пят, было видно только его молодое умное лицо, показавшееся мне знакомым. На голове — фуражирная шапка, ношение которой предписано во французской армии.
Капитан заметил меня, только когда между нами оставалось не больше фута. Я кажусь моложе своих лет, потому капитан и спросил:
— Куда ты спешишь, юный гражданин?
— Я иду в генеральный штаб гражданина Пишегрю. Далеко еще до него?
— Примерно двести шагов, — отвечал молодой человек в белом плаще. — В конце дороги, по которой мы идем, стоят первые дома Ауэнхейма.
Мне показалось странным, что он кивнул головой в ту сторону, вместо того, чтобы указать рукой.
— Благодарю, — ответил я, собираясь прибавить шагу, чтобы избавить его от моего общества, которое, как мне показалось, не доставляло ему удовольствия. Но он окликнул меня:
— Ради Бога, мой юный друг, если вы не слишком спешите, вам бы стоило замедлить шаг и пойти с нами. Я бы успел расспросить вас о доме.
— О каком доме? — спросил я.
— Ладно-ладно, — проговорил он, — разве вы не из Безансона или, на худой конец, из Франш-Конте?
Я с изумлением посмотрел на него. Его речь, лицо, манеры — все пробуждало во мне воспоминания детства. Без сомнения, я был раньше знаком с этим юношей.
— Ну, может быть, вы хотите сохранить инкогнито, — продолжал он, смеясь.
— Вовсе нет, гражданин, — ответил я. — Знаете, мне припомнился случай с Теофрастом. Его имя было Тиртам, это афиняне прозвали его «Божественным оратором». Однажды на базаре торговка фруктами угадала в нем уроженца Лесбоса, а ведь он уже лет пятьдесят как жил в Афинах.
— Вы весьма образованны, сударь, — сказал мой попутчик. — В наше время это роскошь.
— Что вы, — отвечал я. — Вот генерал Пишегрю, к которому я направляюсь, действительно весьма образованный человек. У меня есть к нему рекомендательные письма, и я надеюсь получить у него место секретаря. А ты, гражданин, — спросил я, подталкиваемый любопытством, — ты тоже служишь в армии?
Он засмеялся.
— Не совсем, — ответил он.
— Тогда, — продолжал я, — ты как-то связан с командованием?
— Связан, — повторил он, смеясь. — Да, черт побери, вы нашли точное слово, дорогой мой. Я не только связан с командованием, я связан сам с собой.
— Послушайте, — сказал я ему, понижая голос, — вы говорите мне «вы» и «сударь», и довольно громко. Неужели вы не боитесь потерять место?
— Слышите, капитан? — расхохотавшись, воскликнул молодой человек в белом плаще. — Этот юный гражданин опасается, как бы я не потерял место, потому что я обращаюсь к нему на «вы» и называю его сударем. Не знаете ли вы кого-нибудь, кто хотел бы поменяться со мной местом? Почту за честь уступить его!
— Бедолага! — пробормотал капитан, пожимая плечами.
— Скажите, молодой человек, — снова обратился ко мне мой попутчик, — если вы из Безансона… Вы ведь оттуда?
Я кивнул.
— Вы должны знать семью Сент-Эрмин.
— Да, — ответил я, — вдова с тремя сыновьями.
— С тремя сыновьями, совершенно верно, — сказал он и добавил со вздохом: — Пока их в самом деле трое. Благодарю. Как давно вы уехали из Безансона?
— Семь-восемь дней назад, не больше.
— Может быть, вы знаете последние новости?
— Да, но грустные.
— Говорите же.
— Накануне моего отъезда мы с отцом были на похоронах графини.
— О! — сказал молодой человек, подняв глаза к небу, — графиня умерла!
— Да!
— Тем лучше!
И он снова посмотрел на небо, из глаз его скатились слезы.
— Как — тем лучше? — воскликнул я. — Ведь это была святая женщина!
— Еще одна причина, — отвечал молодой человек. — Не лучше ли умереть от болезни, чем от горя, узнав, что сына расстреляли.
— Как, — вскричал я, — граф де Сент-Эрмин расстрелян?
— Нет еще, но скоро будет.
— Когда же?
— Когда мы прибудем в Ауэнхеймскую крепость.
— Граф де Сент-Эрмин там?
— Нет, но его туда ведут.
— И его расстреляют?
— Да, как только я туда приду.
— Вы командуете расстрелом?
— Нет, но я отдам приказ стрелять. В этом не отказывают солдату, которого взяли в плен с оружием в руках, даже если он эмигрант.
— Боже мой! — воскликнул я в страхе. — Неужели…
Молодой человек расхохотался.
— Вот почему я смеялся, когда вы советовали мне быть осторожней. Вот почему я готов предложить мое место любому, кто пожелает, и не боюсь его потерять, и, как вы выразились, я связан!
71 
