190 
О Сен-Викторе ходила легенда, делавшая его особенно интересным в глазах женщин: поговаривали, что ненависть к нему Бонапарта была вызвана не военным, как по отношению к Моро, а любовным соперничеством; рассказывали, что оба столкнулись однажды в спальне одной из самых красивых и знаменитых актрис того времени[176] и что, сделав вид, будто он не узнал первого консула, Сен-Виктор отказался уступить ему место, оставшись хозяином положения пусть не на поле битвы, так на любовном ложе.
Он мог тогда убить Бонапарта, но дал слово Жоржу Кадудалю сразиться с ним в честном бою и сдержал слово.
Наконец, в третьем ряду сидели те бравые шуаны, которые примкнули к заговору из чистой преданности. Они рисковали жизнью, а случись победа, стали бы снова, как прежде, простыми деревенскими обывателями.
В центре сорока шести обвиняемых — поскольку с пятидесяти семи их число уменьшилось до сорока шести — было пять женщин: жены Дено, Дюбюиссона, Галуа, Монье и девица Изаи, которой Кадудаль доверил семьдесят тысяч франков, конфискованных Фуше для выплаты пенсии и вознаграждения вдове Бюффе и жене Каньоля.
Допрос начался с вопросов председателя пяти свидетелям, агентам полиции и частным сыщикам, которым было поручено схватить Жоржа. Каждый из них рассказал о своих действиях. После их допроса председатель обратился к Жоржу:
— Жорж, что вы можете рассказать об этом?
— Ничего, — ответил Жорж, не отрывая глаз от бумаги, которую он читал.
— Признаете ли вы те деяния, которые вменяются вам в вину?
— Признаю, — ответил Жорж столь же равнодушно.
— Обвиняемому Жоржу не позволено читать, когда к нему обращаются, — заметил судья Тюрьо.
— Но я читаю очень интересный документ, это протокол заседания от семнадцатого января 1793 года, на котором вы проголосовали за смерть короля.
Тюрьо поджал губы. По залу пронесся гул. Председатель поспешил оборвать его, продолжив допрос.
— Вы признаете, — сказал он Жоржу, — что были арестованы в месте, указанном свидетелям?
— Не знаю, о каком месте идет речь.
— Сделали ли вы два выстрела из пистолета?
— Не помню.
— Вы убили человека?
— Ей-богу, не знаю.
— При вас был кинжал?
— Возможно.
— И два пистолета?
— Тоже может быть.
— Кто был с вами в кабриолете?
— Я забыл.
— Где вы жили в Париже?
— Нигде.
— Не были ли вы в момент задержания на улице Монтань-Сент-Женевьев у продавщицы фруктовой лавки?
— В момент задержания я был в кабриолете.
— Где вы ночевали накануне ареста?
— Накануне ареста я всю ночь не спал.
— Что вы делали в Париже?
— Гулял.
— Кого вы видели?
— Толпу стукачей, следящих за мной.
— Как видите, обвиняемый не желает отвечать, — констатировал судебный следователь, — перейдем к допросу следующего.
— Спасибо, господин Тюрьо… Жандармы, прикажите подать мне стакан воды: я привык полоскать рот после того, как произношу это имя.
Можно догадаться, сколько злых смешков вызывал среди присутствующих подобный ход допроса; все понимали, что Жорж решил пожертвовать своей жизнью и заранее выказывали ему то уважение, которое проявляют к людям, обреченным на казнь.
С особым нетерпением ждали момента, когда начнут допрашивать Моро; но это случилось лишь на четвертый день, то есть в четверг, тридцать первого мая.
Допрос Моро судья Тюрьо, как и в случае с Кадудалем, предварил допросом свидетелей.
Но никто из них не узнал Моро. С презрительной усмешкой тот заметил:
— Господа, не только ни один из свидетелей меня не узнал, но и пи один обвиняемый не видел меня до того, как меня посадили в Тампль.
Ему прочли показания некоего Ролана, человека Пишегрю, который заявил на допросе, что был чрезвычайно расстроен, поскольку Пишегрю поручил ему выполнять задание Моро, и что он еще более огорчен теперь, когда его выполнил.
Моро поднялся с места и обратился к председателю суда:
— Или Ролан — агент полиции, или сделал такое заявление из страха Я расскажу вам, что происходило между судебным следователем и этим человеком. Его не допрашивали, нет, из него ничего нельзя было выудить. На допросе ему сказали: «Вы в сложном положении, вам придется быть либо участником заговора, либо секретным агентом; не признаетесь ни в чем — значит, вы соучастник; признаетесь — будете спасены». И, чтобы спастись, этот человек сочинил басню, которую вам и рассказал. Обращаюсь ко всем добропорядочным и здравомыслящим людям: для чего мне надо было устраивать заговор?
190 
