– То же самое, хире конестабль. То же самое… Я долго раздумывал, прежде чем отправиться с вами. Возможно, я впоследствии напишу об этом книгу, если ее только позволят напечатать.
– Отчего же нет, если наша миссия имеет покровительство самого грейсфрате Баффельта… Но с чем нам предстоит столкнуться? Насколько я помню, в своих изысканиях Люциус-Фруде пытался обнаружить силу, которая полагает собой середину между богом и дьяволом; он рассуждал, что над каждым добром и злом есть судья, который и определяет, хорошо или дурно то и это. Что, если он все же нашел этого судью?
– В первую очередь это нарушит церковные каноны.
– Вот-вот, хире Клааке, и об этом вам уж ни в коем случае не позволят написать, - сказал Бофранк, плотнее кутаясь в одеяло. Огонь очага то вспыхивал, то затухал, вырывая из наполнявшего помещение полумрака отдельные смутные фрагменты.
– Стало холоднее или мне лишь кажется? - спросил неожиданно Клааке.
– В самом деле… Молчите! Что это?
Словно бы кто-то скребся в дверь - осторожно, как это делает кошка, когда просится внутрь. Рыси, о которых рассказывали солдаты? Бофранк нашарил положенный подле себя пистолет и принялся прилаживать к перчатке.
– Лошади, - прошептал Клааке.
– Что?
– Лошади, - повторил бывший секретарь. - Они молчат.
Действительно, будь там, снаружи, животное, или человек, или иная тварь, привязанные у ворот лошади забеспокоились бы.
– Это не рысь, - шепнул в ответ конестабль. Подтверждением его словам был сильный удар в дверь, от которого она содрогнулась. Даже очень крупная рысь не смогла бы сделать такое.
Оггле Свонк проснулся и в испуге заворочался среди одеял. Конестабль осторожно встал на колени и направил пистолет на дверь. Она выглядела достаточно крепкой, но второй удар сотряс ее еще сильнее, и его сопроводил жуткий вопль, исторгнутый явно не человеческим и не звериным горлом - столько было в нем ненависти и тоски.
Клааке держал в руке бесполезную шпагу, а Оггле Свонк молился. Конестаблю пришли на ум слова нюклиета о дьяволах: «Шестые - светобоязненные, потому что они особенно ненавидят и презирают свет и никогда не появляются в дневное время; они также не могут принять телесный облик до наступления ночи. Эти дьяволы совершенно непостижимы, и их характер вне человеческого понимания, ибо они черные изнутри, сотрясаемы холодными страстями, злобны и беспокойны. Когда такие встретят людей ночью, то яростно душат их, убивая дыханием и прикосновением. В отличие от других, их невозможно удержать заговорами». Сейчас как раз ночь, и не одно ли из этих ужасных созданий пытается ворваться вовнутрь? Но вряд ли дверь стала бы серьезной преградой для демона, которого невозможно удержать заговорами. Или напротив, материальная препона для него сильнее духовной?
– Будем ждать, - сказал Клааке. - Самым глупым поступком с нашей стороны было бы открыть дверь и посмотреть, что там находится.
– Как хорошо, что тут нет окон, - добавил Бофранк.
– И еще лучше, что вы отговорили меня осматривать руины…
Так они и просидели всю ночь напротив закрытой двери: конестабль с пистолетом, Клааке со шпагою и Оггле Свонк с молитвами. Излишне говорить, что ни один не сомкнул глаз; ночной же гость долго еще бился в дверь, шипел и хрипел, а исчез лишь тогда, когда в щели проникли первые лучи восходящего солнца. Однако Бофранк выждал довольно долго, прежде чем открыть тяжелый кованый запор и убедиться, что за дверью никого нет.
Лошадям повезло куда меньше - все они были мертвы, притом умерли страшной смертью: у одной было вырвано горло, второй вспороли брюхо, разбросав требуху по камням, а от третьей вовсе осталась лишь оторванная голова с дико вытаращенными глазами. В прохладном утреннем воздухе стоял омерзительный запах скотобойни.
На двери, вопреки ожиданиям, не обнаружилось ни царапин, ни укусов, словно атакующее ее всю ночь создание было бесплотным.
– Не вернуться ли нам обратно в башню, к добрым солдатам, хире? - заискивающе спросил Оггле Свонк. - Ведь мы потеряли лошадей…
– В его словах есть смысл, - согласился Клааке, но Бофранк возразил:
– Возвращаться совсем я не намерен. Хорошо, мы можем взять в башне новых лошадей, и что дальше? Мы снова заночуем в этих руинах, и что случится ночью? А если мы откажемся от ночлега, что станется с нами на лесной дороге? Нет, мы пойдем пешком.