Особенно,... 
85 
— Что с ней? — спросил шевалье.
— Что это такое? Это холера-морбус, настоящая холера-морбус, азиатская холера во всем своем отвратительном проявлении!
— Черт возьми! — вскричал шевалье, И он побежал в сторону лестницы.
Но прежде чем он успел добежать до люка, ноги у него подкосились, и он упал на скамеечку.
— Но что с вами, шевалье? — спросил доктор.
— Холера-морбус! — повторял тот, едва переводя дух и не имея сил подняться. — Холера-морбус! Но ведь холера-морбус — это заразная болезнь, доктор!
— Одни говорят, что эндемическая, другие признают ее заразной, — ответил доктор. — Но мы сейчас не будем тратить на это время.
— Как! Мы не будем тратить на это время? Поверьте, доктор, я не в силах думать ни о чем другом.
И действительно, шевалье был бледен, как мертвец, крупные капли пота блестели у него на лбу; зубы стучали.
— Смотрите-ка, — сказал доктор, — вы, такой храбрый, когда речь шла о желтой лихорадке, неужели вы боитесь холеры, шевалье?
— О желтой лихорадке! — запинаясь, пробормотал Дьедонне. — Откуда вы знаете, что я храбро веду себя, когда речь идет о желтой лихорадке?
— Разве я не видел вас в деле? — ответил доктор.
— Когда это? — спросил шевалье растерянно.
— Когда вы ухаживали за вашим другом, бедным капитаном Думеснилем, в Папеэти; разве меня там не было?
— Там? Вас? Вы были там? — произнес совершенно ошеломленный шевалье.
— Я понимаю; вы не признаете молодого доктора с «Дофина». Тогда мне было двадцать шесть, а теперь сорок один. Четырнадцать или пятнадцать лет сильно меняют человека; вы, шевалье, вы также заметно округлились.
— Как! Это вы, доктор? — произнес шевалье.
— Да, это я. Я оставил службу и обосновался в Шартре. Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда встретится, и вот тому доказательство: мы с вами стоим у постели другой больной, которая чувствует себя не лучше, чем бедняга капитан.
— Но ведь это холера, доктор, холера!
— Она двоюродная сестра желтой лихорадки, черной чумы и морового поветрия; бойтесь ее не больше, чем вы боялись той, другой; все они из породы бешеных собак, которые кусают лишь тех, кто бежит от них. Смелее, черт возьми! В вашей петлице я вижу красную лепту, которая свидетельствует, что вы бывали под огнем; вспомните ваши лучшие дни бравого вояки, и марш вперед, на холеру, так же, как вы ходили когда-то в атаку под огнем неприятеля.
— Но, — пробормотал старый вояка, — не кажется ли вам, что мы бесполезно подвергаем себя опасности, и верите ли вы, что у нас есть хоть какой-то шанс спасти эту несчастную девушку?
Шевалье, самолюбие которого было уязвлено, как видите, смирился с необходимостью говорить во множественном числе.
— Признаюсь, надежды почти нет, — отвечал доктор, — у больной уже появились признаки, предвещающие близкий конец: ногти синеют, глаза ввалились, конечности холодеют и могу поспорить, что язык уже одеревенел. Ну и что же! Она ведь еще жива, надо сражаться до конца, товарищи… Я привык, и вы это знаете, не отступать перед смертью; я, шевалье, из породы бульдогов: до тех пор пока у меня в зубах есть хоть клочок, я держу его мертвой хваткой; но мы уже потеряли много времени… за дело!
Не придя еще в себя от ужаса, испытанного им при слове «холера», шевалье поначалу был бессилен чем-либо помочь доктору. Но, к счастью, последний, по нескольким словам, сказанным шевалье его домашнему слуге, догадался, что речь идет о приступе холеры, и захватил с собой из аптечки эфир и черемичную воду: те два лекарства, с помощью которых он сражался с холерой.
Бедный Дьедонне ходил по комнате, как безумный; но в конце концов спокойствие и уверенность, с которыми этот знаток своего дела обращался с больной, прислушивался к ее дыханию, ощупывал ее, успокоили его опасения, уменьшили его испуг.
Его привязанность к бедному спаниелю уже пробила брешь в том чувстве эгоизма, которым он заполнил свое сердце; а его задетая гордость и, главное, жалость, испытываемая им при виде страданий больной, в конце концов постепенно одержали над ним полный верх.
В свою очередь, он приблизился к ложу умирающей и стал помогать доктору обкладывать ее теплыми кирпичами, которые тот выломал из стены, чтобы нагреть их.
Спаниель, вероятно, понял цель тех забот, которыми окружали его хозяйку; он спрыгнул с кровати, чтобы освободить поле деятельности для этих двух человек и, подойдя к шевалье, стал лизать ему руки.
85 
