Асканио же был явно не в духе: он сердился на Бенвенуто, который дал ему такое нелепое поручение; сердился на себя за то, что не воспользовался удобным случаем, а больше всего сердился на госпожу Перрину, ибо по ее вине он вышел именно в тот миг, когда ему показалось, будто Коломба взглядом просит его остаться.
Поэтому, когда дуэнья, оказавшись наедине с Асканио, спросила о цели его прихода, юноша ответил довольно дерзко, решив отплатить ей за свой собственный промах:
— Я пришел, уважаемая, попросить вас показать мне Нельский замок и обойти его со мной вдоль и поперек.
— Показать вам Нельский замок? — переспросила госпожа Перрина. — А для чего вам это понадобилось?
— А чтобы посмотреть, годится ли он для нас, удобно ли нам тут будет и стоит ли нам хлопотать и переселяться сюда.
— Как так — переселяться сюда? Разве вы сняли замок у господина прево?
— Нет, нам дарует замок его величество.
— Его величество дарует вам замок?! — воскликнула госпожа Перрина вне себя от удивления.
— В полную собственность, — ответил Асканио.
— Вам?
— Не мне, милейшая, а моему учителю.
— А кто такой, дозвольте полюбопытствовать, ваш учитель, молодой человек? Уж верно, какой-нибудь вельможа из иностранцев?
— Поважнее, госпожа Перрина, — великий художник, нарочно приехавший из Флоренции, чтобы служить его христианнейшему величеству!
— Вот оно как! — произнесла дуэнья, которая не совсем хорошо понимала, о чем идет речь. — А что делает ваш учитель?
— Что делает? Да все на свете: перстеньки для девичьих пальчиков, кувшины для королевского стола, статуи для храмов, а в свободное время он то осаждает, то защищает города, если ему вздумается повергнуть в ужас императора или укрепить власть папы.
— Господи Иисусе! — воскликнула госпожа Перрина. — Как же зовут вашею учителя?
— Его зовут Бенвенуто Челлини.
— Странно, не слышала этого имени, — пробормотала дуэнья. — Кто же он по званию?
— Он золотых дел мастер.
Госпожа Перрина взглянула на Асканио, вытаращив глаза от удивления.
— Золотых дел мастер? — повторила она. — И вы воображаете, что мессер прево так и уступит свой замок какому-то золотых дел мастеру?
— А не уступит — силой возьмем.
— Силой?
— Вот именно.
— Надеюсь, ваш учитель не посмеет идти наперекор господину прево?
— Ему случалось идти наперекор трем герцогам и двум папам.
— Господи Иисусе! Двум папам! Уж не еретик ли он?
— Он такой же католик, как мы с вами, госпожа Перрина. Успокойтесь: сатана нам не союзник, зато нам ворожит сам король.
— Ах, вот как! Ну, а господину прево тоже ворожат, и не хуже, чем вам.
— Кто же это?
— Госпожа д'Этамп.
— Ну, в таком случае наши силы равны, — заметил Асканио.
— А если мессер д'Эстурвиль вам откажет?
— Маэстро Бенвенуто захватит замок силой.
— А если мессер Робер запрется здесь, как в крепости?
— Маэстро Челлини приступит к осаде замка.
— У мессера прево двадцать четыре вооруженных стражника. Подумайте-ка об этом.
— У маэстро Бенвенуто Челлини десять учеников. Наши силы равны — сами видите, госпожа Перрина.
— Зато сам мессер д'Эстурвиль — опасный противник. Он поверг на землю всех, кто осмелился с ним состязаться на турнире в честь свадьбы Франциска Первого.
— Что ж, госпожа Перрина, вот с таким-то храбрецом Бенвенуто и хочет помериться силами. Он, как и мессер д'Эстурвиль, поверг на землю всех своих неприятелей. Только те, кого победил ваш прево, недели через две были веселы и здоровы; те же, кто имел дело с моим учителем, так уж и не поднялись, и через три дня их отнесли на кладбище.
— Ох, быть беде, быть беде! — пробормотала госпожа Перрина. — Говорят, в осажденных городах творятся ужасные дела.
— Успокойтесь, госпожа Перрина, — со смехом отвечал Асканио, — ваши победители будут милосердны.
— А сказала я все это, мой юный друг, оттого, что боюсь, как бы не пролилась кровь, — отвечала госпожа Перрина, которая была, очевидно, не прочь приобрести поддержку среди осаждающих. — Ваше соседство, сами понимаете, нам будет приятно. Ведь нам в этой проклятой глуши не хватает общества. Мессер д'Эстурвиль подверг нас — свою дочку и меня — настоящему заточению, как двух бедных монахинь, хоть, сохрани бог, мы не давали обета безбрачия. Нельзя быть человеку одному, гласит Священное писание, а когда священное писание гласит «человек», то тут подразумевается и женщина. Не правда ли, сударь?