182 
— Хорошо! Но подумайте, Скоццоне, как вы неблагодарны! — воскликнул Паголо, схватив руку девушки, ибо он принял за возврат нежности то, что с ее стороны было лишь признаком уныния. — Я обещаю, я предлагаю вам то, чего Бенвенуто, по вашим же словам, никогда не обещал и не предлагал. Я вам предан, я люблю вас, а вы меня отталкиваете! Он вам изменил, и все же, окажись он на моем месте, я уверен, вы с радостью согласились бы стать его женой. А мне вы отказываете, хоть и знаете, как я люблю вас!
— Ах, если бы он был здесь! — воскликнула Скоццоне. — Если бы только он был здесь, Паголо, вы сквозь землю провалились бы от стыда! Ведь вы предали его из ненависти, а я, хоть и сделала то же, но из-за любви к нему.
— Но чего же мне стыдиться, разрешите спросить?! — воскликнул Паголо, ободренный тем, что Бенвенуто далеко. — Разве не имеет права мужчина добиваться любви женщины, если эта женщина свободна? Будь Челлини здесь, я прямо сказал бы ему: «Вы изменили Катерине, покинули несчастную девушку, а она так любила вас! Сперва она была в отчаянии, но, к счастью, ей повстречался хороший и славный малый, он сумел оценить ее, полюбил и предложил стать его женой, чего вы никогда ей не предлагали. Ваши права перешли к нему, и теперь эта женщина его». Интересно знать, что ответил бы на это твой Челлини?
— Ничего, — раздался вдруг позади разболтавшегося Паголо резкий мужской голос, — ровным счетом ничего!
И на плечо ему легла тяжелая рука. Поток красноречия Паголо мгновенно иссяк; отброшенный назад Челлини, он грохнулся на пол, и недавняя отвага сменилась жалким испугом.
Картина была поистине замечательная: бледный как смерть, вконец растерявшийся Паголо ползал, скорчившись, на коленях; Скоццоне слегка приподнялась в кресле и, опираясь на его ручки, застыла, недвижимая и безмолвная, как статуя недоумения; а Бенвенуто стоял перед ними не то с грозным, не то с ироническим выражением лица, держа в одной руке обнаженную шпагу, а в другой — шпагу в ножнах.
Наступила минута мучительного ожидания. Удивленные Паголо и Скоццоне молчали под хмурым взором учителя.
— Предательство! — прошептал наконец Паголо, чувствуя себя глубоко униженным. — Предательство!
— Да, несчастный, — ответил Челлини, — предательство, но только с твоей стороны!
— Что ж, Паголо, вам хотелось его видеть. Вот и он! — сказала Скоццоне.
— Да, вот и он, — пробормотал Паголо, которому было стыдно, что с ним так обращаются в присутствии любимой женщины. — Только у него есть оружие, а у меня ничего нет.
— Я принес тебе оружие! На, держи! — крикнул Челлини, отступая на шаг и бросая к ногам Паголо шпагу, которую держал в левой руке.
Подмастерье молча глядел на оружие, не двигаясь с места.
— А ну-ка, живо! Бери шпагу и поднимайся! — приказал Челлини. — Я жду.
— Дуэль? — пролепетал Паголо, стуча от страха зубами. — Но разве могу я принять вызов такого сильного противника?
— Хорошо, — согласился Челлини, перекидывая шпагу из одной руки в другую, — я буду драться левой рукой — тогда наши силы сравняются.
— Мне драться с вами? С моим благодетелем? С человеком, которому я всем обязан! Ни за что! — воскликнул Паголо.
Бенвенуто презрительно усмехнулся, а Скоццоне отступила на шаг, даже не пытаясь скрыть овладевшее ею чувство омерзения.
— Не мешало бы вспомнить о моих благодеяниях до того, как ты собрался отнять у меня женщину, вверенную вашей с Асканио чести! — отвечал Бенвенуто. — А теперь поздно, Паголо, защищайся!
— Нет, нет, не надо, — лепетал трус, пятясь на коленях от Бенвенуто.
— Ну что ж, не хочешь драться, как подобает честному человеку, — я накажу тебя, как негодяя.
И, говоря это, Челлини с бесстрастным выражением лица вложил шпагу в ножны и, вынув кинжал, медленным, но твердым шагом стал приближаться к Паголо. Скоццоне, вскрикнув, бросилась между ними. Бенвенуто спокойно отстранил ее одним лишь движением, но таким властным, словно рука его принадлежала бронзовому изваянию; девушка, чуть живая от страха, упала в кресло. А Челлини, продолжая наступать, прижал злосчастного ученика к стене и приставил к его горлу кинжал.
— Молись перед смертью, — сказал он, — тебе осталось жить всего пять минут.
— Пощадите! — придушенным голосом завопил Паголо. — Пощадите! Не убивайте меня!
— Что? — воскликнул Челлини. — Ведь ты знал мой нрав и, однако, соблазнял Катерину. Я все слышал, все до единого слова! И ты еще смеешь просить о пощаде! Да ты что, смеешься надо мной, Паголо?
182 
