— Кого?
— Асканио.
— Как, этого красивого юношу, ученика вашего друга Челлини?
— Да-да, Жервеза! Его посадили в Шатле. И что всего ужаснее — по моей вине!
— Господи боже! — воскликнула Жервеза.
— Вот почему, — сказал Жак, — я должен попасть в тюрьму, я должен спасти его!
— Но за что его посадили в Шатле?
— За то, что он влюбился в дочку прево.
— Бедный юноша! — вздохнула Жервеза. — А разве за это сажают в тюрьму?
— Сажают, Жервеза. Понимаешь теперь? Он спрятал девушку. Я открыл тайник и, как последний болван, как мерзавец, как негодяй, разболтал об этом всем и каждому.
— Только не мне! — воскликнула Жервеза. — Узнаю, сударь, ваши повадки.
— А разве я тебе не говорил?
— Ни словечка! Болтаете-то вы с другими, а когда сюда приходите, у вас только и дела, что есть, пить да шутить. Никогда не поговорите со мной по-человечески. А не мешало бы вам знать, сударь, что женщины большие охотницы поболтать.
— А что же мы с тобой сейчас делаем, крошка? Мне кажется, болтаем.
— Ну да, потому что я вам нужна.
— Что верно, то верно: ты могла бы оказать мне огромную услугу.
— Какую?
— Сказать, что я тебя обманул.
— Еще бы, конечно, обманули, негодник вы этакий!
— Я? — взревел удивленный Жак Обри.
— Увы, вы бесстыдно обольстили меня, сударь, вашими прекрасными речами и лживыми клятвами.
— «Прекрасными речами и лживыми клятвами»?
— Да. Разве вы не говорили мне, что я самая красивая девушка в предместье Сен-Жермен-де-Пре?
— Но я и сейчас это скажу.
— И разве не уверяли меня, что умрете с горя, если я вас не полюблю?
— Неужели я это говорил? Странно, но что-то не припомню.
— И что, если я вас полюблю, вы женитесь на мне.
— Нет, Жервеза, вот уж этого я никогда не говорил!
— Говорили, сударь!
— Нет, нет и нет! Потому что, видишь ли, Жервеза, мой отец заставил меня поклясться, как некогда Гамилькар Ганнибала.120
— В чем?
— В том, что я умру холостым.
— О, я несчастная! — разражаясь слезами, воскликнула Жервеза, которая, подобно всем женщинам, всегда могла заплакать в нужный момент. — Вот каковы мужчины — клянутся, обещают и тут же забудут все свои клятвы! Вот и я возьму и поклянусь, что никогда больше не попадусь на такую удочку!
— И правильно сделаешь, Жервеза, — наставительно сказал Жак Обри.
— Подумать только! — продолжала девушка. — Для воров, разбойников, мошенников законы существуют, а вот для таких негодяев, которые обманывают бедных девушек, никакого наказания не придумано!
— И для них есть наказание, Жервеза.
— Неужели?
— А как же! Ведь несчастного Асканио посадили в Шатле за то, что он обманул Коломбу.
— И хорошо сделали, — отвечала Жервеза. — Мне очень хотелось бы, чтобы и вы оказались там же.
— Боже мой! Жервеза, да ведь того же самого хочу и я! — воскликнул школяр. — И, как я уже говорил, рассчитываю в этом деле на твою помощь.
— На мою помощь?
— Да.
— Смейтесь, смейтесь, неблагодарный!
— Жервеза, я говорю совершенно серьезно. Если бы только ты согласилась…
— Согласилась?.. На что?
— Да, если бы ты согласилась пожаловаться на меня в суд.
— За что?
— За то, что я тебя обманул. Но ты побоишься…
— Я? — воскликнула Жервеза, обидевшись. — Побоюсь сказать правду?
— Но ведь придется дать клятву.
— Что ж тут такого?
— И ты поклянешься, что я тебя обманул?
— Да, да, да! Тысячу раз да!
— Ну, тогда все в порядке! — сразу повеселел Жак Обри. — А я-то боялся, что ты не согласишься. Ведь клятва — вещь серьезная.
— Хоть сейчас поклянусь, лишь бы вас поскорей засадить в Шатле, сударь!
— Прекрасно!
— Отправляйтесь к своему Асканио!
— Превосходно!
— Там у вас будет достаточно времени, чтобы вместе с ним покаяться в грехах.
— О большем я и не мечтаю!
— А где мне искать судью?
— Во дворце Правосудия.
— Сейчас же иду туда.
— Идем вместе, Жервеза.
— Да-да, вместе. И, надеюсь, наказание не заставит себя ждать.
— Вот тебе моя рука, Жервеза, обопрись на нее, — сказал Жак Обри.
— Идемте, сударь!
И оба не спеша, так же как обычно ходили гулять по воскресеньям в Пре-о-Клер или на Монмартр, отправились во дворец Правосудия.