Последние отзывы

  70  

— Давай начнем с подземелий, — предложила она. — Там действительно жутко.

По винтовой лестнице с канатом вместо перил мы спускались вниз. Гвеннол все время призывала меня соблюдать осторожность.

— Эти ступеньки очень коварны. Привыкнуть к ним невозможно. Несколько лет назад одна из горничных упала здесь, а хватились ее только через сутки. Бедняжка чуть рассудка не лишилась, уж не чаяла, что ее найдут, и не столько страдала от боли, сколько привидений боялась. Она уверена, что лапа призрака столкнула ее с лестницы, и переубедить ее невозможно.

Мы вышли на квадратное пространство, что-то вроде подземной площади; пол здесь был выложен ровными плитами. Кругом были двери — я насчитала их восемнадцать. Одну я толкнула. Мне открылась камера — щель, в которой человеку в полный рост встать было невозможно. Тяжелое стальное кольцо было приковано толстой цепью к стене. Я содрогнулась, осознав, что это кольцо-ошейник. Стены сочились влагой, затхлый смрад плесени стоял в воздухе, Поскорее захлопнула я дверь. Открыла соседнюю — такая же страшная камера-пещера. Заглядывали мы и в другие двери. Все помещения в подземелье были одинаково мрачными. В некоторых камерах под потолком было оконце — зарешеченное, без стекла. На одной из стен бросился в глаза выцарапанный рисунок — виселица, на другой — жуткий скалящийся лик. Сколько горя и отчаяния повидало это темное и мрачное место!

— Это ужасно, — произнесла я.

Гвеннол кивнула.

— Представляешь, каково здесь узникам. Кричи не кричи, никто не услышит, а если и услышит — что толку?

— Здесь все пропитано страданиями, ужасом безумия, страхом и отчаянием.

— Кошмар, — согласилась Гвеннол. — Ну, наверное, хватит. Но все же ты должна была это увидеть. Это тоже наш замок.

Мы выбрались из подземного «царства» на белый свет, и Гвеннол повела меня по бесчисленным комнатам, залам, галереям замка. Мы осмотрели башни — северную, южную, западную и восточную; мы поднимались и спускались по лестнице; мы шли коридорами, переходами; мы побывали на кухне, в пекарне, на маслобойне, на винодельне, на скотобойне; мы знакомились со слугами, работниками и работницами, которые одинаково почтительно приветствовали нас и с одинаковым любопытством и настороженностью приглядывлись ко мне.

Впечатлений было слишком много. Но вот одна из комнат заинтересовала меня особенно, ибо, открыв дверь в нее, Гвеннол сказала:

— Я слышала, эту комнату очень любила твоя мать. Фрэнсис ее звали, так ведь? До сих пор старые служанки так и говорят — комната Фрэнсис.

От порога вниз надо было спуститься на одну ступеньку. Гвеннол села на широкую скамью в алькове.

— Говорят, она всегда рисовала, — продолжала моя проводница, — ну, эта комната для художника явно не подходит. Здесь так мало света. А уж после отъезда Фрэнсис никто, по-моему, ею не пользовался.

Жадно осматривала я каждый уголок комнаты, пытаясь представить здесь свою мать. Помещение было явно не из лучших: окно маленькое, обстановка скромная, всего лишь стол, несколько стульев, деревянная скамья, шкаф.

— Интересно, вдруг что-нибудь из ее вещей сохранилось? — сказала я.

— Надо посмотреть в шкафу.

Я открыла створки — и вскрикнула от восторга: мольберт, листы бумаги!

— Да это, наверное, ее! — воскликнула я и, подняв скрученные от времени листы, на дне шкафа увидела альбом для эскизов. На обложке размашисто значилось — Фрэнсис Келлевэй. Вот это находка! От счастливого возбуждения у меня дрожали руки, я неуверенно начала перелистывать страницы. Гвеннол поднялась со скамьи, подошла, заглянула мне через плечо. В альбоме было полно набросков — замок в разных ракурсах.

— Да она настоящая художница! — заметила Гвеннол.

— Я возьму это с собой и подробно изучу на досуге, — заявила я.

— Почему же нет?

— Это потрясающе. Ты, может быть, удивляешься моим восторгам, но я так мало знаю о своей маме, а отца вообще не помню. Ты, должно быть, знала его?

— Никто его толком не знал. А я даже видела редко. Кажется, ни детей, ни молодежь он не жаловал. Болел очень долго, тяжело, из комнат своих почти не показывался. Перемещался последнее время в инвалидном кресле. Ухаживал за ним Фенвик, то ли камердинер, то ли секретарь. Дядя Яго помногу беседовал с твоим отцом, все дела Острова они обсуждали. Но совершенно не ощущалось, что он — член семьи Келлевэй.

— Как странно. Если бы не он, я бы не оказалась здесь. А я его вообще никогда не знала.

  70