Особенно,... 
50 
Он дернул за шнурок, где-то в глубине дома зазвенел колокольчик, а я тем временем с благодарностью устроилась в одном из деревянных кресел, относившемся, должно быть, к семнадцатому веку, и принялась разглядывать изумительной красоты гобелен на стенах.
Он проследил за взглядом.
— Здесь изображены картины жизни аббата Трелони, который, считается, родом из этих мест, — объяснил он. — Здесь мы видим его на пути в лондонский Тауэр. А здесь — парад корнуэльских ополченцев. Вы, возможно, слышали старинную песню — ее многие знают…
— Как двадцать тысяч корнуэльцев, почуяв неладное, встали на защиту Трелони?
— Ага, — сказал он, — я вижу, и вы ее знаете.
— И очень даже хорошо знаю. Интересно, сколько стежков понадобилось, чтобы сделать такую работу? Гобелен удивительный.
На пороге зала возник слуга.
— Попроси миссис Хокинг прийти сюда, — велел ему хозяин, а мне объяснил, что миссис Хокинг — экономка.
— Всю свою жизнь я живу в этом доме, под ее «руководством», — добавил он.
Я ничего не успела ответить, потому что вошла сама миссис Хокинг, женщина лет шестидесяти. Весь ее облик говорил о том, что, проработав в этой семье и в этом доме столько лет, она считает себя личностью исключительной и особой привилегированной.
Майкл Хайдрок рассказал ей кратко, что со мной произошло. Миссис Хокинг, не откладывая, занялась моей лодыжкой.
— Болит? — спросила она.
— Немного.
— Встаньте, — скомандовала экономка. Я повиновалась. — Наступите на эту ногу, перенесите всю тяжесть на нее. — Я сделала и это — Ну как, терпимо?
Я ответила, что вроде ничего.
— Обошлось легким растяжением, — поставила она диагноз, — ноге надо дать отдохнуть. Скорее всего завтра все уже будет в порядке.
— Я отвезу вас до гостиницы в экипаже, — сказал Майкл Хайдрок.
— Да я смогу дойти сама, — запротестовала я.
Миссис Хокинг покачала головой.
— Не следует сегодня перетруждать ногу.
— Даже не знаю, как благодарить вас… и вас… — сказала я.
— Нам было весьма приятно помочь вам, мисс…
Э…
— Келлевэй, — представилась я, — Эллен Келлевэй.
Возникла неожиданная пауза. Потом заговорил Майкл Хайдрок:
— Вы, должно быть, приходитесь родственницей семье Келлевэй, что живет на Острове?
— Да. Их я и собиралась навестить. А в «Полкрэг Инн» остановилась, пока погода не позволит переправиться на Остров.
Миссис Хокинг молчала, поджав губы, и мне показалось, что, назвавшись Эллен Келлевэй, я отнюдь не выросла в ее глазах, скорее наоборот. Интересно, с чего бы это?
— Полагаю, вы не откажетесь от чашки чая? — сказал Хайдрок. — Миссис Хокинг, распорядитесь, чтобы нам накрыли чай в зимней гостиной. Перейти туда вам будет нетрудно, мисс Келлевэй.
Я нерешительно начала:
— Я вам столько хлопот доставляю… — И замялась в ожидании, что хозяин примется возражать, уверяя, что все это только в удовольствие ему, что он, разумеется, и сделал, причем с несколько старомодной церемонностью.
Миссис Хокинг удалилась, а Хайдрок вновь поинтересовался, смогу ли я сделать всего несколько шагов до зимней гостиной.
— С легкостью. Вообще, мне кажется, я к вам почти обманным путем проникла. Нога не так уж и болит…
Он, поддерживая под руку, провел меня через зал к лестнице, ведущей в просторную комнату, судя по всему, столовую. Стены ее тоже украшали гобелены; я узнала большие зарешеченные окна, которые недавно видела со стороны внутреннего дворика. Еще шесть ступенек, и из столовой мы попали в зимнюю гостиную, где, похоже, устраивались только маленькие «домашние» трапезы. В центре комнаты стоял овальный раздвижной стол, около него — обитые также гобеленами стулья. Окно в ней было лишь одно, в небольшое, но комната казалась уютной.
— Прошу вас, садитесь. Не беспокоит вас нога после «прогулки» по комнатам?
— Я практически не чувствую боли, уверена, что все в порядке.
Потом я сообщила хозяину, что дом восхитил меня; по доставило ему несомненное удовольствие.
— Я согласен с вами, — улыбнулся он. — Я очень люблю свой дом, который принадлежит нашей семье уже четыре столетия.
— Должно быть, замечательно ощущать свою принадлежность к столь замечательному уголку?
— Боюсь, что принадлежать этим местам своего рода неизбежность. Я здесь родился и, полагаю, здесь мне и умереть. Всех мужчин нашего рода эта судьба преследует из поколения в поколение. Женщины выходят замуж, уезжают… Мне каждый камень тут знаком. Наша усадьба, может, не такая большая, как некоторые другие, но меня она устраивает во всех отношениях. А вы городская жительница, вероятно, мисс Келлевэй?
50 
