26 
— Ты что действительно будешь держать оружие под подушкой, Филипп?
— До нашей свадьбы — буду. А потом ты станешь защищать меня.
— Ну и дурачок же ты. Не люблю я все эти ружья и пистолеты. Ладно, пойдем дальше.
— Твое желание — закон, — сказал Филипп, — пошли.
Старинные каменные переходы, чуланы, коридоры очаровали меня. В восторг я пришла от комнаты, знаменитой тем, что в ней как-то почивала королева Елизавета. Считалось даже, что кровать с пологом — подлинная. Просто потрясающим был зал-солярий, окнами выходивший на юг. Именно там я почему-то решила спросить у Филиппа, когда же я встречусь с женой Ролло.
Филипп вдруг смутился.
— Мы с ней не видимся. Мы даже и не говорим о ней. Все это очень печально. Так не похоже на Ролло, что он оказался в такой ситуации. Он всегда был скрытным… и в делах… и в финансовом бизнесе… щепетильным, как отец, если не сильнее… Они так бурно обычно обсуждали дела, банки, деньги. Казалось, для них обоих больше ничего не существует. И вдруг эта женитьба…
— Что, опрометчивый брак?
— Выяснилось, что да. Я сам узнал об этом как о совершившемся факте. Только после медового месяца все выяснилось.
— Что выяснилось?
— Что она, как бы это сказать, неустойчивой психики…
— То есть, она — безумна?
— Ее приходится… содержать под наблюдением. Есть люди, которые за ней смотрят.
— Где? Здесь, в доме?
Он отрицательно покачал головой.
— Какое-то время они здесь жили. В верхних комнатах. Но все оказалось очень непросто. Вся семья пребывала в смятении. Теперь ее куда-то увезли.
— Куда?
— Не знаю. Мы эту тему не обсуждаем. Это дело Ролло. Он так решил.
— Должно быть, он очень страдает?
— Разве по нему поймешь? Только не спрашивай мать об этом. Она расстраивается. Да все переживают… Ролло больше всех, наверное. Только виду он не показывает. Никогда свои чувства не афиширует.
— А каково же ей ?
— Возможно, она не чувствует так, как мы. С такими людьми это неудивительно.
— Ты сказал, она бывала здесь?
— Да, Ролло привозил ее сюда на время. С ней был одна очень хорошая женщина, сиделка, что ли… потом стало уже невозможно… в общем, они уехали.
— Я хочу посмотреть ее комнату.
— Это еще зачем?
— Так…
— Это наверху.
— Пошли, — скомандовала я, — покажешь мне.
По старой лестнице с резными изящными перилами мы поднялись на самый верх. Потолки здесь были гораздо ниже, чем во всем доме. Комнат было четыре, почти отдельная квартира; две спальни. Одна — жены Ролло, другая, наверное, ее сиделки.
Я очень чутка к атмосфере любого жилища, а здесь все было пропитано страданиями. Я поежилась.
— Ты замерзла, — заметил Филипп.
— Просто озноб.
— Почему тебя знобит?
— Мурашки бегают, как говорится.
— Пойдем-ка вниз.
— Подожди еще немного. Хочу побыть здесь чуть-чуть. Каково же ей жилось? — Я подошла к окну — Высота какая.
— Может, поэтому они и уехали отсюда.
— Ты думаешь, она думала о самоубийстве?
— С такими людьми всякое бывает. Ладно, Эллен, хватит, пошли отсюда. Ты впадаешь в меланхолию. Я тебе больше ничего не могу рассказать. Мы о ней не говорим. Все это личное дело Ролло.
— И ее — тоже.
Я потрогала покрывало на постели, погладила спинку стула. Эти вещи окружали ее. Мне захотелось увидеть эту женщину, познакомиться с ней. Может, мне удалось бы помочь ей чем-то.
«Мы об этом не говорим», — повторял Филипп. Вот так, значит, живут Каррингтоны. Они просто притворяются, что неприятностей нет в природе. Я совсем не такая. И я не могла быстро выбросить из головы жену Ролло.
Находясь в Сассексе, Филипп настоял, чтобы мы с ним обязательно сходили на Дэд Мэнз Лип. По лесной крутой тропе мы добрались до пятачка на самой круче, нашли свою старую деревянную скамью. Сели.
— Будто детство возвращается, — сказал Филипп, — знаешь, это ведь был мой самый любимый уголок. А ты все-таки боялась одна сюда подниматься, признайся, Эллен.
— Да, немного.
— Какой же свиньей я был.
— Да ты и сейчас поросенок.
— Но ты, оторви-да-брось девчонка, могла кого угодно заткнуть за пояс. Странное это место, а?
— Интересно, сколько людей сидело здесь, думая о последнем шаге в пропасть?
— Если верить слухам, больше чем достаточно.
Филипп встал со скамейки, чтобы, как в детстве, дойти до самой кромки и замереть над бездной.
— Отойди! — воскликнула я.
Со смехом он повиновался.
26 
