— Это и есть моя воспитанница Эллен Келлевэй, — пропела кузина.
Достопочтенная миссис Оман Лемминг подняла лорнет и принялась пристально изучать меня. Не думаю, что она пришла в восторг от увиденного.
— Она очень молода, — наконец произнесла гостья, — но, возможно, это к недостаткам не относится.
— Молодые ведь более податливы в руках, Лет-ти, — сказала кузина Агата, и меня прямо резануло несоответствие этого имени и такой дамы.
— Ты права, Агата. А как она управляется с детьми?
— Должна сознаться, что у нее небольшой опыт общения с ними, но зато росла и училась она наравне с Эсмеральдой.
Достопочтенная миссис Оман Лемминг закачала головой, будто какая-то всевидящая жрица. Я успела заметить, что глаза ее слишком близко сидели от носа, что рот, пока она рассматривала меня, был сжат в тонкую жесткую линию. Внешне она мне сразу не понравилась, а уж мысль о том, что предстоит войти в ее дом, стать в какой-то степени предметом обихода, угнетала донельзя.
Тут она вновь повернулась ко мне.
— Итак, в доме четверо детей. Хестер, она старшая, ей четырнадцать лет, Клэрибель — одиннадцать, Джеймсу — восемь, Генри — четыре. Джеймс скоро будет отправлен в школу, в свое время последует за ним и Генри. В доме останутся девочки, и вашей обязанностыо — если я все же найму вас — будет обучать их.
— Я уверена, — вступила кузина Агата, — ты не заметишь у Эллен недостатка в знаниях. Наша гувернантка уверяет, что для своего возраста она необыкновенно образована.
Первый раз в жизни я услышала похвалу из уст кузины! Впрочем, это говорило о том, как страстно она мечтала избавиться от меня.
Сговорились на том, что через пять месяцев, за месяц до отъезда прежней гувернантки, я буду принята в дом, чтобы заранее получить от нее необходимые инструкции и консультации. Не могу передать, как я была подавлена.
В парке на прогулке мы опять столкнулись с Филиппом. Встречи эти стали уже привычными. Втроем мы шли вперед, обогнав няньку Грейндж.
— Ты сегодня как хмурая туча, — сказал Филипп.
Я вдруг почувствовала, как трудно мне говорить, так что первой начала Эсмеральда:
— Это все проклятое гувернерство…
— Что?.. — воскликнул Филипп.
— О да, ты ведь ничего не знаешь. Мама подыскала для Эллен место. В доме достопочтенной миссис Оман Лемминг.
— Место? — Филипп оцепенело смотрел на меня.
— Ты ведь всегда прекрасно знал, что когда-нибудь мне придется выметаться отсюда. Пора зарабатывать на жизнь. И так я уже зажилась за чужой счет. Это пожизненное право только настоящих членов Семьи.
— Ты… в гувернантки! — рассмеялся наконец Филипп.
— Я вижу, тебе это понравилось, — резко сказала я.
— Представляю, как ты будешь учить деток! Нет, я умру со смеху.
— Что же, умирай. А вот мне что-то смеяться не хочется.
— Эллен все-таки думает, может, что-нибудь еще подвернется, — сказала Эсмеральда, — и я на это надеюсь.
— Может, и подвернется, — согласилась я. — Если уж быть мне гувернанткой, то я сама лучше найду себе работу, чем идти в дом к такой вот миссис Оман Лемминг, вот что я вам скажу.
— Вдруг только хуже будет? — засомневалась Эсмеральда. — Ты помнишь старую мисс Хэррон и ее компаньонку?
— Помню, только не уверена, что достопочтенная Оман Лемминг лучше.
— Не переживай, — сказал Филипп, беря меня под руку, — я буду навещать тебя.
— Ты такой добрый, Филипп, — тихо сказала Эсмеральда.
— Да вы все забудете обо мне! — сердито воскликнула я.
Филипп не ответил, но руку мою все не отпускал.
Меня стало беспокоить то, с какой скоростью полетели дни. Обсудили мы с Тилли Парсонс мое выходное платье, если его можно назвать таким. Черное, из тяжелого бархата, с воротом, из-за которого я поцапалась с портнихой. Я хотела фасон с низко вырезанным воротом, а это совершенно не совпадало с указаниями кузины Агаты. В конце концов удалось уломать Тилли, чтобы она заузила талию и сделала вырез поглубже, но как же старило меня это платье! Права была кузина Агата, когда говорила, что такой наряд может прослужить лет двадцать и всегда будет выглядеть «модным».
Нянька Грейндж грустила. Пришла пора ей расставаться со своими воспитанницами. Людям ее занятий всегда суждено переживать это. Приходишь в дом к малюткам, нянчишь их, пестуешь, а они вырастают, жаловалась она.
— Ну, няня, — утешала я ее, — не могут же люди всю жизнь оставаться маленькими, чтобы только у тебя было любимое дело.