– Подождите секундочку, – сказал охранник, доставая из ящика стола блокнот и шариковую ручку. – Вам ведь, наверное, надо будет делать заметки, – ответил он на вопросительный взгляд комиссара.
– Мы что, в школе? – невежливо рявкнул тот.
Он терпеть не мог полицейских, расхаживающих повсюду с блокнотом. Когда видел таких по телевизору, сразу переключался на другую программу.
В соседней квартире жила синьора Гаэтана Пинна, та самая, с ногами как тумбы. Едва завидев Монтальбано, синьора тут же набросилась на него:
– Труп наконец унесли?
– Да, синьора, можете пользоваться лифтом. Нет, не закрывайте, я должен задать вам несколько вопросов.
– Мне? Мне вам нечего сказать.
За ее спиной послышался голос, больше похожий на рев слона:
– Танина, не будь невежей, пригласи синьора войти.
Комиссар вошел в такую же, как в соседней квартире, смежную с гостиной столовую. Одетый в майку, укрытый до пояса пледом, в кресле сидел мужчина невероятной толщины. Из-под пледа торчали толстые, как у слона, босые ноги, а длинный крючковатый нос напоминал хобот.
– Присаживайтесь, – сказал мужчина, указывая на стул. Ему явно хотелось поговорить. – Когда моя начнет кобениться, вот так бы прямо…
– В хобот затрубили? – вырвалось у Монтальбано.
К счастью, тот не понял.
– …голову ей проломил. Я вас слушаю.
– Вы знали синьора Лапекору?
– Я в этом доме никого не знаю. Пять лет здесь живу и ни с одной собакой не знаком. Пять лет и на лестничную клетку не выхожу. Я не могу ногами ворочать, трудно мне. Сюда, наверх, меня втащили четыре портовых грузчика – в лифт-то я не влезал. Обхватили так меня и подняли наверх, как рояль.
Он разразился громовым хохотом.
– Я знавала его, вашего синьора Лапекору, – вмешалась жена. – Неприятный он был человек. С ним и здороваться-то было противно.
– А вы, синьора, как узнали, что он мертв?
– Как я узнала? Мне нужно было в магазин сходить, вот я и вызвала лифт. Так нет же, он не шел. Ну, я решила, что кто-то дверь не закрыл, эти олухи соседи часто так делают. Спустилась пешком, гляжу – стоит охранник, труп охраняет. Сходила я в магазин, и потом пришлось взбираться по лестнице пешком, до сих пор дух перевести не могу.
– Тем лучше, болтаешь меньше, – заключил слон.
«Семейство Кристофолетти» – было написано на третьей двери. Но сколько комиссар ни стучал, никто так и не открыл. Он вернулся назад и постучался к Косентино.
– Слушаю вас, комиссар.
– А вы не знаете, семья Кристофолетти…
Охранник громко хлопнул себя по лбу.
– Забыл вам сказать! Из-за этой истории с трупом совсем выскочило из головы. Синьоры Кристофолетти оба в Монтелузе. Синьору Ромильду прооперировали, что-то по женской части. Завтра должны вернуться.
– Спасибо.
– Не за что.
Он сделал два шага по лестничной клетке, повернулся и постучал снова.
– Слушаю вас, комиссар.
– Вы сказали, вам приходилось иметь дело с трупами. А где?
– Я несколько лет работал медбратом.
– Спасибо.
– Не за что.
Монтальбано спустился на шестой этаж, где, по мнению охранника, стоял лифт с телом Аурелио Лапекоры. Он поднялся этажом выше, чтобы с кем-то встретиться, и этот кто-то всадил ему нож в спину?
– Извините, синьора, меня зовут комиссар Монтальбано.
Ему открыла молодая женщина, лет тридцати, очень красивая, но небрежно одетая. Она с заговорщицким видом прижала палец к губам, прося его сохранять тишину.
Монтальбано замолчал. Что означал этот жест? И что за привычка у него ходить безоружным! Молодая женщина осторожно посторонилась, и Монтальбано прошел, чуть пригнувшись и озираясь вокруг, в маленький кабинет, забитый книгами.
– Пожалуйста, говорите тихо, если малыш проснется, мы не сможем и слова сказать, он кричит как резаный.
Монтальбано перевел дух.
– Вы ведь знаете, что случилось, синьора?
– Да, мне сказала синьора Гулотта, она живет в соседней квартире, – прошептала женщина ему на ухо. Во всем этом было что-то очень волнующее.
– Значит, вы не видели сегодня утром синьора Лапекору?
– Я еще не выходила из дому.
– А где ваш муж?
– В Феле. Он преподает в гимназии. Выезжает на машине ровно в четверть седьмого.
Монтальбано было жаль, что разговор получался таким коротким: чем больше он смотрел на синьору Гулизано – эта фамилия была написана на двери, – тем больше она ему нравилась. Она это поняла, как понимают такие вещи все женщины, и улыбнулась.