Особенно,... 
81 
— Что его долг в сравнении с 12 миллионами?! — восклицает он, забывая, что долг, взятый из большого кармана, подлежит такой же уплате, как и взятый из маленького.
В конце концов ссылка на силу Рыкова и трескучий финал с поднятием вверх правого указательного пальца.
Рыкову его речь понравилась…
— Хорошо, очень хорошо! — похвалил он его во время перерыва, встретясь с ним в коридоре. — Даже в газетах напечатать можно…
После Сазонова говорят гг. Высоцкий и Шубинский. Первый защищает В. Овчинникова, второй — шестерых «печатников», которых сам Рыков назвал седыми детьми… Речи обоих, а в особенности второго, изложению в сокращенном виде не подлежат. Их красоты могут быть поняты только из прочтения подлинников.
<14. 7 декабря>
Четырнадцатый день. Говорятся «вторые речи»… Г. Муравьев разбирает речи всех говоривших вчера защитников. Речь его, несмотря на короткую подготовку, дышит такой же силой, как и первая. Более всех достается, конечно, г. Одарченко, который «с искренностью, достойною иного применения», старался придать своему клиенту, Рыкову, не принадлежащую ему физиономию. Одарченко сравнил Рыкова с богатырем Буслаевичем, г. же Муравьев находит, что скопинский атаман похож более на Соловья-разбойника, сидящего на семи дубах и подстерегающего путников * , чем на Буслаевича. Достается Матвееву, Евтихиеву, Донскому и в особенности Владимиру Овчинникову, который уже не нервничает, как прежде, а, бледный и замученный двухнедельным судом, очевидно, махнул на все рукой и с терпеливой апатией ждет конца. Говорит г. Муравьев до 2-го часа.
После него просит позволения говорить г. Плевако. Он просит «только 10 минут», но говорит гораздо дольше… Впрочем, сколько бы г. Плевако ни говорил, его всегда «без скуки слушать можно» * …Нового он ничего не сказал. Ископаемые пластичности, вроде: «хранилище», «скорпион», «тать» * пестрят и в сегодняшней речи, рядом с текстами из св. писания.
Вслед за ним отвечает на речь прокурора и гражданского истца г. Одарченко. Его речь напоминает газетное опровержение… Чуть не плача и нервно жестикулируя, он декламирует перед присяжными, что он и не думает оправдывать Рыкова, как настаивают на этом гг. Муравьев и Плевако, не разрушает закона, а просит только понять «действительность». Попытка изобразить Рыкова как нечто не от мира сего не удается вторично. После его второй речи кумир поверженный все еще продолжает казаться не богом * …
Защитник И. И. Руднева, бледнолицый Скрипицын, тоже считает себя обязанным вложить лепту в сокровищницу сегодняшнего дня… Он, по-семинарски повышая и понижая голос, говорит целую проповедь, говорит протяженно, с претензией на смиренномудрие… Он «и не думал говорить, что сами вкладчики были виновниками скопинского краха, как утверждает представитель обвинения»… Его не поняли… Он хотел только сказать, что слез вкладчиков, о которых было много говорено на суде, присяжные не видели, как не видели они здесь на суде ни одной сироты, ни одной вдовы, ни одной бесприданницы, хотя перед присяжными и прошел длинный ряд свидетелей…, но зато они видят здесь другие слезы, видят представителей осиротевших семей… В конце концов г. Скрипицын так увлекается, что, забыв про своего Ивана Иваныча, взывает к оправданию всех, кроме, конечно, Рыкова… «С одного вола двух шкур не дерут!» — восклицает он, разумея под одной шкурой муки, перенесенные подсудимыми в длинный период следствия и в эти две недели суда…
После него что-то громко, но невнятно проговаривает г. Швенцеров. Вслед за ним становится за пюпитр г. Курилов.
Г. Курилов говорит прекрасно, но длинно… очень длинно…
Публика утомлена ad maximum[66]…
Присяжные, по-видимому, помирились с мыслью, что весь день пройдет в речах. На их лицах написана покорность судьбе, но если завтра начнутся «третьи речи», что весьма возможно, то эта покорность обратится в муку. Присяжные почти все люди семейные и служащие. Прошло уже две недели, как они днюют и ночуют в стенах суда… Не повинность это, а подвиг!
Подсудимые имеют замученный вид. Они заметно пали духом и глядят меланхоликами. Рыков тоже угрюм и бледен… и не слушает речей… Ведет он себя чинно…
<15. 8 декабря>
Наступает очередь подсудимых сказать свое последнее слово.
Рыков, ссылаясь на свое нездоровье, просит отложить его объяснение до другого дня.
81 
