Особенно,... 
52 
Всякий раз, когда в эти четыре года у нее что-то не ладилось в семейной жизни, Инеc словно бы прокручивала в голове небольшой фильм — отредактированную версию ее жизни с Эстебаном. Фильм никогда не начинался с того, как они познакомились и как это знакомство переросло в роман, потому что это означало бы, что в основе всего — ее неверность, а она никогда не считала себя нарушительницей брачных обетов. В своем кино она была непогрешима. Она переписывала историю своей личной жизни, вырезая те эпизоды, которые не одобряла. Это происходило бессознательно. Она не рассматривала неудачные или неприятные сцены, она их просто забывала.
Для всех, кроме Инеc, это был бы невероятно скучный фильм. Это была своего рода пропагандистская картина, ничуть не лучше отретушированной героической биографии какого-нибудь диктатора. Инеc представала отважной невестой, нашедшей себе жениха после одного некрасивого инцидента, который они оба никогда не обсуждали. Она окружила его заботой и вниманием, которые были ему необходимы для того, чтобы вернуться в служебную колею. И так далее, и тому подобное. И это действовало. Ей это помогало. Всякий раз, узнав о его очередной измене, она прокручивала перед собой фильм, и это давало ей силу — точнее, позволяло забыть предыдущее увлечение Эстебана, так что она каждый раз страдала только от одного его романа, а не от всей длинной их череды.
Но когда она, сидя на скамейке в парке, стала проигрывать себе этот фильм в очередной раз, что-то пошло не так. Она не могла удержать перед собой изображение, словно пленка выскочила из проектора и в ее личном кинотеатре вдруг стали показывать совсем другое: существо с длинными медно-рыжими волосами, смуглой кожей и раздвинутыми ногами. Эта картинка перечеркивала весь уют, который приносил привычный фильм. Инес напрягала все силы своего немалого ума, пытаясь вытеснить ненужный образ из памяти, стискивала руками виски, усиленно моргала. Она не сразу поняла, что к ней в сознание вторгается нечто внешнее. Да, это была реальность. Медно-рыжая, смуглая шлюха, которую она не далее как сегодня утром видела в обнаженном виде на экране цифрового фотоаппарата своего мужа, теперь сидела напротив нее, беззаботно куря сигару.
Марисе не нравилось, как на нее смотрит женщина, сидящая на скамейке по другую сторону тенистой аллеи. В этой женщине была сосредоточенность безумия: не буйное помешательство, а более опасная разновидность сумасшествия — нечто слишком утонченно-шикарное, слишком погруженное в себя. Она встречала таких людей на открытиях выставок в галерее у мексиканца, и все они были на грани нервного срыва. Они наполняли воздух пронзительной болтовней, точно опасались, что реальный мир вот-вот прорвет воображаемую плотину, и думали, что их потребительские скороговорки, «великое ничто» их частной жизни, смогут удержать эту плотину от разрушения. В галерее она мирилась с их присутствием, ведь они могли купить ее работы, но ей совершенно не хотелось, чтобы здесь, на открытом воздухе, кто-то из этих cabras ricas[30] портил ей удовольствие от дорогой сигары.
— На что это ты уставилась? — спросила Мариса. — Ты мне курить мешаешь, понятно?
Веки Инес изумленно дрогнули: лишь через секунду-другую она сообразила, что эти слова обращены к ней. Потом в ее прокурорском организме произошел выброс адреналина. Конфронтация. Она — профессионал по этой части.
— Я смотрю на тебя, la puta con el puro, — ответила Инес. «Шлюха с сигарой».
Мариса наклонилась вперед, уперев локти в колени, всматриваясь в свою ярко накрашенную противницу. Она не стала долго раздумывать.
— Слушай, костлявая сучка, извини, что зашла на твой участок, но я не работаю, я просто наслаждаюсь сигарой.
Оскорбление словно ударило Инес в лицо, она побагровела от ярости. От прилива крови у нее потемнело в глазах и нарушилась связь между речью и мозгом.
— Я юрист, на хрен! — закричала она, и любопытные прохожие в парке начали останавливаться.
— Юристы — самые большие потаскухи, — заметила Мариса. — Значит, вот почему ты так намалевалась? Чтобы прикрыть сифилис?
Забыв о своих травмах, Инес вскочила на ноги. Но даже в ярости она ощутила, как колет у нее в боку, как пульсируют ее отбитые внутренности, и это удержало ее от настоящего физического нападения. Это, да еще силовое поле выпуклых мышц Марисы, да еще бесстрастная жестокость ее интонаций.
52 
