Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
57 
Корней Иванович Чуковский, навестив «молодоженов», был почти шокирован и послушностью Анны Андреевны, и нищетой их семейного быта – чудовищной даже на фоне всеобщего обнищания. Известны его дневниковые записи:
«19 января 1920. Вчера – у Анны Ахматовой. Она и Шилейко в одной большой комнате, – за ширмами кровать. В комнате сыровато, холодновато, книги на полу. У Ахматовой крикливый, резкий голос, как будто она говорит со мною по телефону. Глаза иногда кажутся слепыми. К Шилейке ласково – иногда подходит и ото лба отметает волосы. Он зовет ее Аничка. Она его Володя. С гордостью рассказывала, как он переводит стихами – Á livre ouvert[24] – целую балладу, – диктует ей прямо набело! «А потом впадает в лунатизм».
25 января. Мороз ужасный. Дома неуютно. Сварливо. Вечером я надел два жилета, два пиджака и пошел к Анне Ахматовой. Она была мила. Шилейко лежит больной. У него плеврит. Оказывается, Ахматова знает Пушкина назубок – сообщила мне подробно, где он жил. Цитирует его письма, варианты. Но сегодня она была чуть-чуть светская барыня; говорила о модах: а вдруг в Европе за это время юбки длинные или носят воланы. Мы ведь остановились в 1916 году – на моде 1916 года».
* * *
- Чем хуже этот век предшествующих? Разве
- Тем, что в чаду печали и тревог
- Он к самой черной прикоснулся язве,
- Но исцелить ее не мог.
- Еще на западе земное солнце светит
- И кровли городов в его лучах блестят,
- А здесь уж белая дома крестами метит
- И кличет воронов, и вороны летят.
ПРИЗРАК
- Зажженных рано фонарей
- Шары висячие скрежещут,
- Всё праздничнее, всё светлей
- Снежинки, пролетая, блещут.
- И, ускоряя ровный бег,
- Как бы в предчувствии погони,
- Сквозь мягко падающий снег
- Под синей сеткой мчатся кони.
- И раззолоченный гайдук
- Стоит недвижно за санями,
- И странно царь глядит вокруг
- Пустыми светлыми глазами.
* * *
- Я спросила у кукушки,
- Сколько лет я проживу…
- Сосен дрогнули верхушки,
- Желтый луч упал в траву.
- Но ни звука в чаще свежей…
- Я иду домой,
- И прохладный ветер нежит
- Лоб горячий мой.
* * *
- Ты всегда таинственный и новый,
- Я тебе послушней с каждым днем.
- Но любовь твоя, о друг суровый,
- Испытание железом и огнем.
- Запрещаешь петь и улыбаться,
- А молиться запретил давно.
- Только б мне с тобою не расстаться,
- Остальное все равно!
- Так, земле и небесам чужая,
- Я живу и больше не пою,
- Словно ты у ада и у рая
- Отнял душу вольную мою.
ПЕТРОГРАД, 1919
- И мы забыли навсегда,
- Заключены в столице дикой,
- Озера, степи, города
- И зори родины великой.
- В кругу кровавом день и ночь
- Долит жестокая истома…
- Никто нам не хотел помочь
- За то, что мы остались дома,
- За то, что, город свой любя,
- А не крылатую свободу,
- Мы сохранили для себя
- Его дворцы, огонь и воду.
- Иная близится пора,
- Уж ветер смерти сердце студит,
- Но нам священный град Петра
- Невольным памятником будет.
* * *
Nec sine te, nec te cum vivere possum[25].
- Путник милый, ты далече,
- Но с тобою говорю.
- В небесах зажглися свечи
- Провожающих зарю.
- Путник мой, скорей направо
- Обрати свой светлый взор:
- Здесь живет дракон лукавый,
- Мой властитель с давних пор.
- А в пещере у дракона
- Нет пощады, нет закона.
- И висит на стенке плеть,
- Чтобы песен мне не петь.
- И дракон крылатый мучит,
- Он меня смиренью учит,
- Чтоб забыла дерзкий смех,
- Чтобы стала лучше всех.
- Путник милый, в город дальний
- Унеси мои слова,
- Чтобы сделался печальней
- Тот, кем я еще жива.
* * *
- А, ты думал – я тоже такая,
- Что можно забыть меня
- И что брошусь, моля и рыдая,
- Под копыта гнедого коня.
- Или стану просить у знахарок
- В наговорной воде корешок
- И пришлю тебе страшный подарок —
- Мой заветный душистый платок.
- Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
- Окаянной души не коснусь,
- Но клянусь тебе ангельским садом,
- Чудотворной иконой клянусь
- И ночей наших пламенных чадом —
- Я к тебе никогда не вернусь.
57 
