Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
49 
Рисунок М. В. Нестерова. Бахчисарай. 1932 год.
* * *
- Вновь подарен мне дремотой
- Наш последний звездный рай —
- Город чистых водометов,
- Золотой Бахчисарай.
- Там, за пестрою оградой,
- У задумчивой воды,
- Вспоминали мы с отрадой
- Царскосельские сады
- И орла Екатерины
- Вдруг узнали – это тот!
- Он слетел на дно долины
- С пышных бронзовых ворот.
- Чтобы песнь прощальной боли
- Дольше в памяти жила,
- Осень смуглая в подоле
- Красных листьев принесла
- И посыпала ступени,
- Где прощалась я с тобой
- И откуда в царство тени
- Ты ушел, утешный мой.
* * *
- Всё обещало мне его:
- Край неба, тусклый и червонный,
- И милый сон под Рождество,
- И Пасхи ветер многозвонный,
- И прутья красные лозы,
- И парковые водопады,
- И две большие стрекозы
- На ржавом чугуне ограды.
- И я не верить не могла,
- Что будет дружен он со мною,
- Когда по горным склонам шла
- Горячей каменной тропою.
В 1916-м Анна Ивановна Гумилева, продав дом в Царском Селе, осталась зимовать вместе с внуком в Слепневе. Ахматова, оказавшись без крыши над головой, уехала к родственникам в Севастополь. На этот раз любимый с детства юг не принес ей ни уюта, ни покоя… Она там смертно тосковала по скудной северной России, по ее темным таинственным селеньям.
* * *
- Приду туда, и отлетит томленье.
- Мне ранние приятны холода.
- Таинственные, темные селенья —
- Хранилища молитвы и труда.
- Спокойной и уверенной любови
- Не превозмочь мне к этой стороне:
- Ведь капелька новогородской крови
- Во мне – как льдинка в пенистом вине.
- И этого никак нельзя поправить,
- Не растопил ее великий зной,
- И что бы я ни начинала славить —
- Ты, тихая, сияешь предо мной.
* * *
- Ни в лодке, ни в телеге
- Нельзя попасть сюда.
- Стоит на гиблом снеге
- Глубокая вода;
- Усадьбу осаждает
- Уже со всех сторон…
- Ах! близко изнывает
- Такой же Робинзон.
- Пойдет взглянуть на сани,
- На лыжи, на коня,
- А после на диване
- Сидит и ждет меня,
- И шпорою короткой
- Рвет коврик пополам.
- Теперь улыбки кроткой
- Не видеть зеркалам.
* * *
Юнии Анреп[21]
- Судьба ли так моя переменилась,
- Иль вправду кончена игра?
- Где зимы те, когда я спать ложилась
- В шестом часу утра?
- По-новому, спокойно и сурово,
- Живу на диком берегу.
- Ни праздного, ни ласкового слова
- Уже промолвить не могу.
- Не верится, что скоро будут Святки.
- Степь трогательно зелена.
- Сияет солнце. Лижет берег гладкий
- Как будто теплая волна.
- Когда от счастья томной и усталой
- Бывала я, то о такой тиши
- С невыразимым трепетом мечтала
- И вот таким себе я представляла
- Посмертное блуждание души.
* * *
- По неделе ни слова ни с кем не скажу,
- Все на камне у моря сижу,
- И мне любо, что брызги зеленой волны,
- Словно слезы мои, солоны.
- Были весны и зимы, да что-то одна
- Мне запомнилась только весна.
- Стали ночи теплее, подтаивал снег,
- Вышла я поглядеть на луну,
- И спросил меня тихо чужой человек,
- Между сосенок встретив одну:
- «Ты не та ли, кого я повсюду ищу,
- О которой с младенческих лет,
- Как о милой сестре, веселюсь и грущу?»
- Я чужому ответила: «Нет!»
- А как свет поднебесный его озарил,
- Я дала ему руки мои,
- И он перстень таинственный мне подарил,
- Чтоб меня уберечь от любви.
- И назвал мне четыре приметы страны,
- Где мы встретиться снова должны:
- Море, круглая бухта, высокий маяк,
- А всего непременней – полынь…
- И как жизнь началась, пусть и кончится так.
- Я сказала, что знаю: аминь!
В конце декабря 1916 г., измученная южным бездомьем и холодом, Анна Андреевна вернулась в Слепнево
…После угрюмого военного Севастополя, где я задыхалась от астмы и мерзла в холодной наемной комнате, мне казалось, что я попала в какую-то обетованную страну. А в Петербурге был уже убитый Распутин и ждали революцию, которая была назначена на 20 января (в этот день я обедала у Натана Альтмана. Он подарил мне свой рисунок и надписал: «В день Русской Революции». Другой рисунок (сохранившийся) он надписал: «Солдатке Гумилевой от чертежника Альтмана»)…
49 
