Как же разумно было со стороны матери предложить им пожить отдельно, раз уж они и так живут порознь: тебе нужно во всем разобраться, мой дорогой. Дай себе время и место, чтобы понять, кто ты такой. За все прошедшие годы у вас не было такой возможности, не так ли? У вас обоих.
Умно сформулировано. Это не Кеннету нужно будет «во всем разобраться». Это нужно им обоим. Не важно, что Джин не считала необходимым в чем либо разбираться, а меньше всего в том, хочет ли она продолжения их брака. Как только Кеннет решил, что некоторое время жизни в одиночестве прояснит, кем и чем, если вообще чем-то, они будут друг для друга в будущем, жребий был брошен. Кен уже жил вне дома. Джин могла требовать, чтобы он вернулся, но ему это не было нужно.
И Джин ничего не оставалось, как в конце концов огласиться. Два месяца, которые он попросил у нее на раздумья, переросли в четыре, четыре — в шесть, шесть — в десять, десять — в двенадцать. Один год незаметно растянулся до двух. Не сомневаюсь, что он пережил момент нерешительности, когда поссорился с кентским комитетом спонсоров и стал играть за Мидлсекс. Но к тому времени, когда Кеннет Флеминг добился своего, когда те, кто набирали национальную сборную, заприметили нового, выдающегося бэтсмена Мидлсекса, его брак уже стал пустой формальностью.
По неясным для меня причинам он не спешил с разводом. И она тоже. Может быть, из-за детей? Ради приличия? Знаю только, что, когда он вернулся в Лондон, поближе к игровому полю Мидлсекса, расположенному недалеко от Риджентс-парка, он не вернулся в свой дом на Собачьем острове. Нет, он поселился в доме моей матери в Кенсингтоне.
Место, между прочим, действительно было почти идеальным — рукой подать до крикетного стадиона «Лордз», игровой площадки Мидлсекса. И ситуация была идеальной. Мать терялась в этом огромном доме на Стэффордшир-террас с лишними спальнями. Кеннету требовалось не слишком дорогое жилье, чтобы он мог продолжать помогать жене и детям.
Связь между Кеннетом и моей матерью упрочилась. Мать стала на одну треть талисманом, на одну треть — вдохновительницей и на одну треть — источником внутренней силы.
А пока моя мать посвящала себя благополучию Кеннета Флеминга, я работала в зоопарке в Риджентс-парке и участвовала в рейдах штурмового отряда.
Глава 12
Шуршание простыней разбудило его, но Линли еще минуту лежал с закрытыми глазами. Слушал ее дыхание. Как удивительно, думал Линли, что он находит радость в таких простых вещах.
Он повернулся на бок, осторожно, чтобы не разбудить Хелен, но она уже проснулась и лежала на спине, вытянув одну ногу и разглядывая украшавшую потолок лепнину в виде листьев аканта.
Линли нашел ее руку среди простыней, их пальцы переплелись. Хелен посмотрела на него, и он, увидев возникшую у нее между бровей вертикальную морщинку, разгладил ее.
— Я поняла, — проговорила Хелен.
— Что?
— Вчера вечером ты меня отвлек, чтобы я так и не получила ответа на свой вопрос.
— Насколько я помню, это ты меня отвлекла. Кто пообещал мне курицу с артишоками? Не за ней ли мы спустились на кухню?
— Именно там, на кухне, я тебя и спросила. Но ты так и не ответил.
— Я был занят. Ты меня заняла. Легкая улыбка коснулась ее губ.
— Это вряд ли, — сказала она. Линли тихо засмеялся и поцеловал ее.
— Почему ты меня любишь? — спросила она.
— Что?
— Этот вопрос я задала тебе вчера вечером. Ты не помнишь?
— Ах этот вопрос. — Он повернулся на спину и тоже принялся рассматривать потолок, положив руку Хелен себе на грудь и размышляя о таинственных путях любви.
— Я не ровня тебе ни по образованию, ни по опыту, — заметила Хелен. Он с сомнением поднял бровь. Она бегло улыбнулась. — Хорошо. Я не ровня тебе по образованию. Не озабочена карьерой. Зарабатыванием денег. У меня нет никаких способностей, присущих женам, и еще меньше — стремления их приобрести. Я — практическое воплощение легкомыслия. У нас похожее происхождение, если на то пошло, но какое отношение имеет одинаковое происхождение к вручению своего сердца другому человеку?
— Когда-то это имело главное значение при вступлении в брак.
— Мы говорим не о браке, а о любви. Чаще всего это два взаимно исключающих друг друга и совершенно разных предмета. И вообще — ты уходишь от ответа.
— Я не ухожу.
—Так что? Почему? Почему ты меня любишь? Потому что если ты не можешь это объяснить или дать любви определение, возможно, лучше признать, что настоящей любви просто не существует.