50 
— У меня нет в этом никаких сомнений, сир. Могу подробно объяснить, как я предполагаю это сделать.
— Хватит, довольно. Мы вам доверяем. Не надоедайте нам, рассказывая как, почему и где. Сделаем так, чтобы у нас было то, что нам нужно.
— Так и будет сделано, сир.
Генрих еще раз похлопал того по плечу, и Уолси, который всегда старался не упускать возможности, произнес как бы под влиянием порыва, но за этим скрывалась тщательная подготовка:
— Ваши Величества, могу я получить ваше разрешение поговорить с вами о... несколько деликатном деле?
Генрих постарался придать себе проницательный вид; Катарина почувствовала легкую тревогу. Она всегда боялась, когда кто-то, кого она глубоко уважала, небрежно сказанным словом мог вызвать гнев короля и испортить свою многообещающую карьеру.
— Говорите,— сказал Генрих. Уолси опустил глаза.
— Это вольность с моей стороны, Ваше Величество, но я допускал такие вольности, служа вашему благороднейшему и уважаемому отцу, и тем самым завоевал его расположение. Я буду служить Вашему Величеству со всем рвением, которое я отдавал делу вашего отца.
— Да, да,— нетерпеливо промолвил Генрих.
— Это касается милорда Сюррей.
— И что с ним?
— В последнее время я заметил, что здоровье его ухудшается. Он собирается отправиться во Францию вместе с Вашим Величеством. Это неосторожно с моей стороны... но я не буду думать, как я безрассуден, высказывая то, что у меня на уме, — я буду думать только о том, что служу Вашему Величеству. Сир, граф Сюррей слишком стар, чтобы сопровождать Ваше Величество во Францию, а такие люди могут значительно задержать проведение кампании. Если Ваше Величество желает, чтобы граф Сюррей сопровождал вас во Францию, тогда это будет и моим желанием, но...
Генрих кивнул.
— Он говорит правду,— сказал он.— Сюррей старик. Мне совсем не нужно, чтобы со мной маршировали старики!
Катарине пришло в голову, что единственно, почему бы он хотел взять их с собой, так это для того, чтобы привлечь внимание к своей лучезарной юности.
Но они шли на битву. Генрих хотел, чтобы рядом были молодые люди. Он также хотел показать этому человеку, что ценит его работу. Епископ Фокс, считавший Уолси своим протеже, сообщил королю, что даже его изумляет энергия Уолси. Он взял под свой контроль сыромятни и кузницы, хлебопекарни и пивные заводы, так что все они работали на государство, чтобы дать возможность господину Уолси снабдить будущую кампанию всем, чем нужно. Он работал весь день и далеко за полночь, редко делал перерывы, чтобы поесть; он был полон решимости угодить королю своим усердием, чтобы на этот раз война не кончилась неудачей из-за недостатков в снабжении.
Мне нравится этот Томас Уолси, говорил себе король.
Бросить ему Сюррея в обмен на все его труды ничего не стоило. Сюррей был стар, спесив и потерял расположение короля. Как полагал Генрих, Уолси попросил об этом не из-за неприязни к старику, а из-за своего рвения добиться успеха предприятия.
— Когда мы отправимся во Францию,— сказал Генрих,— Сюррей останется здесь.
Уолси склонил голову с таким смиренным и благодарным видом, как будто его удостоили какой-то награды.
— Теперь я спокоен, Ваше Величество, я боялся, что моя назойливость...
Генрих так шлепнул его по спине, что тот немного покачнулся.
— Не бойтесь, господин Уолси. Служите нам хорошо и мы будем для вас хорошим господином.
Уолси взял руку короля и поцеловал ее; он поднял на Генриха глаза, полные слез.
— И самым великим, сир,— пробормотал он.— Господином, служить которому для всех наслаждение.
Генрих был явно доволен. Он подумал: «Когда мы выиграем войну, я не забуду господина Уолси. Быть может, я оставлю его при себе. Он полезный человек и умный».
* * *
Выходя их королевских апартаментов, Уолси про себя улыбался.
Эта война пришлась ему весьма кстати, так как привлекла к нему внимание короля. Он собирался произвести впечатление на молодого монарха своей необыкновенной работоспособностью, как было с его отцом, когда старый король считал, что он еще не начал выполнять поручение, а потом обнаружил, что оно с большим умением успешно завершено.
— Путь для меня открыт,— прошептал он про себя.— Бояться нечего.
Он испытывал легкое сожаление, что не может разделить свой триумф с семьей. Ему бы хотелось увидеть госпожу Винтер, мальчика и девочку при дворе. Ему бы хотелось, чтобы на их долю достались награды и почести. Он, конечно, так и сделает. Он хорошо позаботится о детях. И все же его печалило, что их надо скрывать.
50 
