Особенно,... 
22 
– И какие же грехи я совершил на сей раз?
– Ты знаешь это намного лучше меня.
– В твоих глазах, брат, все человеческое суть грех.
– Не все, Бернардин.
– Все мои действия. Твои же, конечно, – сплошь добродетели.
– Совсем недавно я счел необходимым, чтобы тебя заключили в тюрьму.
Глаза Бернардина вспыхнули, и он подошел ближе к постели больного.
– Не пытайся проделать такое еще раз. Клянусь, если ты так поступишь, то глубоко пожалеешь.
– Твои угрозы никогда не заставят меня отказаться от выполнения моего долга, Бернардин.
Бернардин склонился над кроватью и грубо схватил брата за плечо. Хименес попытался вырваться, но ему не удалось, и он, часто дыша, беспомощно лежал на подушках.
– Ну что?! – расхохотался Бернардин. – Видишь, ты в моей власти, а не я в твоей! Что представляет собой архиепископ Толедский, кроме кожаного мешка наполненного костями?! Ты болен, брат! И вот, я могу положить руки тебе на шею и давить, давить… Не пройдет и несколько секунд, как суверены останутся без своего архиепископа.
– Бернардин, ты не должен даже помышлять об убийстве.
– Я буду думать о том, о чем хочу! – выкрикнул Бернардин. – Какая мне от тебя польза, а? Что хорошего ты когда-либо сделал для меня? Имей я нормального брата, я бы сейчас был епископом. А кто я есть на самом деле? Управляющий в твоем доме! Меня привели к архиепископу, чтобы я ответил на обвинение. Какое обвинение? Я тебя спрашиваю! Меня обвиняют в том, что я добиваюсь для себя того, что нормальные братья сами мне бы дали!
– Осторожно, брат!
– Почему я должен быть осторожным? Я… здоровый человек. Это тебе надо быть осторожным, Гонсало Хименес… Прошу прощения… Имя, которое тебе дали наши родители, недостаточно хорошо для такого святого человека. Ты в моей власти, Франциск Хименес! Я могу убить тебя, пока ты лежишь здесь. Это ты должен умолять меня о сострадании… а не я тебя.
Глаза Бернардина горели ненавистью. То, что он сказал, было правдой. В эти мгновения его всемогущий брат находился в его руках. И Бернардин наслаждался этой властью, смаковал ее и страстно желал исполнить задуманное.
«Он ни разу и пальцем не пошевелил для меня, – думал Бернардин. – Не сделал ничего хорошего ни для нашей семьи, ни для себя. С тем же успехом он мог оставаться в своем приюте отшельника в Кастаньяре. На нем лежит проклятие! У него нет человеческих чувств».
В эти секунды Бернардин вспомнил все свои мечты, которые Хименес без труда мог воплотить в жизнь.
Архиепископ отдышался и заговорил:
– Бернардин, я послал за тобой, ибо то, что я узнал о твоем поведении в королевском суде, огорчило и пришлось мне не по душе…
Бернардин засмеялся. Резким движением он выдернул подушку из-под головы брата и с громким демоническим хохотом поднял ее.
Затем грубо толкнул Хименеса на кровать, положил подушку ему на лицо и придержал ее.
Он слышал, как брат задыхается, старается набрать в легкие воздух. Он чувствовал, что руки Хименеса пытаются оттолкнуть подушку. Но архиепископ был слаб, а Бернардин силен.
Через некоторое время Хименес затих.
Бернардин поднял подушку; он не осмелился взглянуть на лицо брата и выбежал вон из комнаты.
* * *
Томас Торквемада покинул тишину монастыря святого Томаса в Авиле и направился в Мадрид. Щемящая тоска овладевала им, ибо теперь он был очень стар, и почти вся жизненная энергия и силы покинули его.
Только твердая уверенность, что его присутствие при королевском дворе необходимо, убедила Торквемаду покинуть Авилу в это время.
Он любил свой монастырь, который был его самой большой привязанностью; второе место в его жизни заняла инквизиция. В те дни, когда он был здоров и полон кипучей энергии, монастырь и инквизиция боролись друг с другом за то, чтобы стать для него главным. С каким наслаждением он изучал проекты монастыря, наблюдал за его строительством, гордился его красиво вознесшимися сводами и резными украшениями, отличавшимися непревзойденным мастерством.
Инквизиция временами отвлекала его от любимого монастыря; наблюдать, как еретики отправляются на костер в нелепых желтых санбенито, доставляло ему не меньше удовольствия, чем лицезреть холодные, молчаливые стены монастыря.
Так чем же он гордился больше – тем, что основал монастырь святого Томаса в Авиле или тем, что он – великий инквизитор?
Второе теперь стало просто «титулом». Потому что он все больше старел и страшно страдал от приступов подагры. Монастырь же навсегда останется памятником, воздвигнутым в честь Торквемады, и никто не сможет это отрицать.
22 
