15

Джузеппе очень устал, но все равно, не успев сесть за столик, тут же начал смеяться. Время уже шло к закрытию: единая в двух лицах девушка-администратор уже накрывала столики для завтрака. Помимо Джузеппе и Стефана, в зале был только один посетитель. Он сидел за столиком у стены. Стефан решил, что это кто-то из водителей, хотя для того, чтобы гонять машины по бездорожью, он выглядел довольно пожилым.

– В молодости я часто ходил по ресторанам, – объяснил Джузеппе причину смеха. – А теперь только когда приходится ночевать в гостинице. Теперь на уме только убийства и разные прочие мерзости.

За едой Джузеппе рассказал, что произошло за день. Весь его рассказ можно было подытожить одним словом – ничего.

– Топчемся на месте, – сказал он. – Никаких следов. Никто ничего не заметил – мы уже нашли несколько человек, кто проезжал этой дорогой вчера вечером. Главный вопрос и для Рундстрёма, и для меня – есть ли связь между Гербертом Молином и Авраамом Андерссоном? Или нет? А если нет, тогда что все это значит?

Поужинав, он заказал чашку чаю, Стефан предпочел кофе. Отпив глоток, он честно рассказал о посещении Эльзы Берггрен, о том, как он забрался к ней в дом в ее отсутствие, и о своей находке в сарае у Герберта Молина. Он отодвинул чашку и положил перед Джузеппе письма, фотографии и дневник.

– Это уж слишком, – раздраженно сказал Джузеппе. – Мне казалось, мы договорились, что ты сам не будешь ничего предпринимать.

– Я очень сожалею.

– А что, если бы Эльза Берггрен тебя застукала?

На этот вопрос Стефану ответить было нечего.

– Больше этого не должно быть, – сказал, помедлив, Джузеппе. – Но лучше, если мы не будем рассказывать Рундстрёму о твоем ночном визите к этой даме. Он этого не поймет. Он привык действовать по правилам. К тому же, как ты наверняка и сам заметил, его не очень радует вмешательство посторонних в его следствие. Я говорю «его следствие», поскольку у него есть привычка любое более или менее тяжкое преступление рассматривать как свое личное дело.

– А Эрик Юханссон ему не расскажет? Несмотря на то, что обещал помалкивать?

Джузеппе покачал головой:

– Эрик не особенно жалует Рундстрёма. Нельзя отрицать, что между соседними округами, как и между всякими соседями, всегда существуют какие-то трения. В Херьедалене людям не очень нравится играть роль младшего братишки большого Емтланда. И полицейские – не исключение.

Джузеппе подлил себе чаю и стал рассматривать фотографии.

– Странную историю ты рассказал, – произнес он задумчиво. – Герберт Молин был убежденный нацист и завербовался в вермахт. «Унтершарфюрер». Что это за птица? Что-то из гестапо? Концлагеря? Что там было написано на воротах в Аушвиц? Arbeit macht frei? Труд освобождает? Мороз по коже.

– Я не так много знаю о нацизме, – сказал Стефан. – Но бывшие поклонники Гитлера не кричат об этом на каждом углу. Молин поменял фамилию, и мы теперь знаем почему. Заметал следы.

Джузеппе попросил счет и расплатился. Вынул ручку и на обратной стороне счета написал – Герберт Молин.

– Мне легче думается, когда я пишу, – сказал он. – Август Маттсон-Герцен превращается в Герберта Молина. Ты говоришь, он чего-то боялся. Скажем, боялся, что прошлое когда-нибудь его все-таки настигнет. Ты ведь говорил с его дочерью?

– Вероника Молин ни словом не обмолвилась о том, что ее отец – нацист. Да я и не спрашивал – с чего бы мне пришел в голову такой вопрос?

– Думаю, что тут как в семьях преступников – эту тему стараются обойти.

– Я тоже так подумал. Можно только предполагать – что, если и у Авраама Андерссона тоже было некое прошлое?

– Посмотрим, что обнаружится в его доме, – сказал Джузеппе и написал – Авраам Андерссон. – Техникам надо отдохнуть пару часиков. Они будут работать всю ночь.

Джузеппе нарисовал стрелку между двумя именами и заострил ее с обоих концов. Потом рядом с фамилией Андерссон нарисовал свастику и поставил жирный вопросительный знак.

– Мы, конечно, можем завтра с утра как следует поговорить с Эльзой Берггрен, – задумчиво сказал он и старательно вывел на бумажке ее фамилию, соединив стрелками с двумя другими.

  59