Особенно,... 
108 
Джузеппе потянулся и зевнул. Потом вновь стал серьезным.
– Я думал над нашим разговором. Что мы должны рассуждать по-другому. Что мы ищем двоих. Признаюсь, что до сих пор не могу привыкнуть к этой мысли. Это как-то чересчур уж неправдоподобно, как-то уж чересчур… по-столичному, если ты понимаешь, что я имею в виду. Здесь, в глуши, все по-иному, проще. Но я понимаю, что ты, скорее всего, прав. Я говорил об этом с Рундстрёмом перед совещанием.
– И что он сказал?
– Он весьма практичный тип, никогда не позволяет себе фантазировать, никогда ничему не верит, кроме голых фактов. Но его не надо недооценивать. Он быстро замечает и возможности, и ловушки.
Они помолчали, пережидая, пока стайка детишек пройдет в библиотеку.
– Я попытался мысленно нарисовать схему, – продолжил Джузеппе, когда дети скрылись за дверьми. – Появляется человек, говорящий на ломаном английском, и убивает Герберта Молина. В эту дочкину историю с какой-то женщиной в Англии, которой он якобы задолжал деньги, я не верю ни на секунду. Но твоя версия, особенно когда читаешь этот жутковатый дневничок, вполне может быть правильной – что мотив преступления спрятан где-то в далеком прошлом, в военном времени. Жестокость и исступление говорит о мести. Пока все сходится. Тогда мы ищем преступника, который, если следовать доводам разума, совершил все, что хотел, и должен бы исчезнуть. Но он остался. Здесь я отказываюсь понимать. Он же должен улепетывать во все лопатки, чтобы его не поймали.
– Ты нашел какую-то связь с Авраамом Андерссоном?
– Ровным счетом ничего. Коллеги в Хельсингборге говорили с его женой. Она утверждает, что он ей рассказывал все без утайки. И как-то упоминал имя Молина. Между этими двумя стариками – пропасть. Один играет классическую музыку и пишет для развлечения шлягеры. Другой – полицейский на пенсии. Не думаю, чтобы мы додумались до чего-нибудь умного, пока не поймаем этого типа, того, что чуть тебя не придушил. Как шея, кстати?
– Спасибо, нормально.
Джузеппе поднялся.
– Авраам Андерссон как-то написал песню под названием «Поверь мне, я обычная девчонка». Эрик раскопал. И этот псевдоним – Сив Нильссон. Дома у него был диск с какой-то танцевальной группой, по-моему «Фабианс». Сплошная мистика. Сегодня он играет Моцарта, а завтра пишет шлягер. Эрик говорит, кстати, что песня – чушь собачья. Может быть, жизнь из этого и состоит: один день – Моцарт, другой – скверный шлягер.
Они вернулись в комнату. Все остальные уже были на месте. Но совещание им так и не удалось продолжить. Зазвонил телефон Рундстрёма. Он послушал несколько секунд и поднял руку.
– Нашли прокатный автомобиль в горах под Фюнесдаленом, – сказал Рундстрём, засовывая телефон в карман.
Они подошли к висевшей на стене карте. Рундстрём ткнул пальцем:
– Вот здесь. Там дачный поселок. Машина брошена.
– Кто нашел-то? – спросил Джузеппе.
– Некий Бертиль Эльмберг, у него там дача. Он заехал случайно, поглядеть, все ли в порядке – увидел следы машины и подумал, что в такое время года это довольно странно. И нашел машину. И ему кажется, что кто-то побывал на даче рядом с тем местом, где стоит машина.
– Он кого-нибудь видел?
– Нет. Он не решился там оставаться. Вспомнил, должно быть, про Молина и Андерссона. Но он заметил, что машину взяли в Эстерсунде – на стекле была табличка. И еще он заметил, что на заднем сиденье лежит иностранная газета.
– Это уже кое-что, – произнес Джузеппе, надевая куртку.
– Хорошо бы ты поехал с нами, – сказал Рундстрём Стефану. – Ты как-никак его видел. Если это, конечно, он.
Джузеппе попросил Стефана сесть за руль, поскольку сам он все время звонил по телефону.
– Наплюй на знаки, – сказал Джузеппе, – лишь бы не угодить в кювет.
Стефан прислушивался, о чем он говорит. Туда уже направили вертолет. И кинологов. Когда они уже доехали до Линселля, позвонил Рундстрём и сказал, что продавщица в магазине в Свете продала накануне вязаную шапочку.
– Но девушка не смогла припомнить ни как он выглядел, ни говорил ли он что-либо, – вздохнул Джузеппе. – Она даже не помнит, был это мужчина или женщина. Только то, что продала эту шапочку. Где глаза у людей? В заднице?
К северу от Фюнесдалена их встретил человек на дороге. Он назвался Эльмбергом. Они подождали, когда подъедет Рундстрём и еще одна машина. Потом они продолжили путь и вскоре свернули с главной дороги.
Это была красная «Тойота». Никто из полицейских был не в состоянии сказать, на каком языке газета – испанском, португальском или итальянском. Стефану казалось, что газета под называнием «El Pais» выходит в Италии. Но потом он посмотрел на цену, где после цифры стояло «Ptas», и понял, что это песеты. Газета была испанской. Дальше они пошли пешком. На горизонте громоздились горы. Дом стоял у самого подножия горы, бревенчатый дом, может быть, когда-то это был коровник или стойло, а потом его переделали в дачу. Рундстрём и Джузеппе, понаблюдав, сошлись на том, что дом, скорее всего, пуст. Тем не менее оба вытащили пистолеты и подошли к входной двери, соблюдая все меры предосторожности. Рундстрём выкрикнул предупреждение. Никто не ответил. Он крикнул еще раз: «Полиция!» Ответа не было, только эхо. Джузеппе открыл дверь и вошел в дом. Через минуту он появился на пороге и сказал, что дом пуст, но кто-то здесь был. Теперь оставалось дождаться вертолета с кинологами и собаками. Техники прервали работу в доме Эльзы Берггрен и тоже направлялись сюда.
108 
