77 
Но в мелочах я могла и не преуспеть.
Я лежала в постели, с распущенными по плечам волосами, в белой кружевной кофте с зелеными лентами, которую подарила моя свекровь.
Малютка лежал в своей колыбельке, и она склонилась к нему с таким мягким любящим лицом, как будто это была другая женщина.
— Нам надо подумать об имени для него, Керенса.
Я сказала:
— Мне хотелось бы назвать его Джастин.
Она повернулась ко мне с некоторым удивлением.
— Но об этом и речи быть не может.
— Почему? Мне так нравится имя Джастин.
— Если у Джастина будет сын, он будет Джастином. Мы должны оставить это имя для него.
— У Джастина… сын?
— Я каждый вечер молюсь о том, чтобы Джастину и Джудит было ниспослано то же благословение, что и вам с Джонни.
Я заставила себя улыбнуться.
— Ну конечно. Я просто думала, что в семье должен быть Джастин.
— Конечно, должен. Но это будет сын старшего сына.
— Они уже довольно долго женаты.
— Да, но у них впереди еще годы. Я надеюсь увидеть полный дом детей, прежде чем умру.
Я была разочарована. Но потом успокоила себя тем, что имя не так уж важно.
— А какое другое имя есть у вас на примете? — спросила она.
Я задумалась. Я была настолько уверена, что мой сын будет Джастином, что других имен не придумывала.
Она наблюдала за мной, и, зная, что она женщина проницательная, я не хотела, чтобы ей стал понятен ход моих мыслей.
У меня само собой вырвалось:
— Карлион!
— Карлион? — повторила она.
Едва успев это произнести, я поняла, что вот то самое имя, которое я хотела бы дать своему сыну, если уж нельзя назвать его Джастином. Карлион. Для меня оно было символично. Я видела, как впервые всхожу по ступенькам замка в своем красном бархатном платье. Тогда впервые ко мне пришла полная уверенность, что мечты могут сбываться.
— Хорошее имя, — сказала я. — Мне нравится.
Она повторила, пробуя его на слух.
— Да, — сказала она. — Мне тоже нравится. Карлион Джон — второе имя по отцу. Ну, как?
Джон по отцу, Карлион по матери. Да, раз уж он не может быть Джастином, то вот кем он должен быть.
Я стала другой женщиной. Впервые в жизни я любила кого-то больше, чем себя. Единственное на свете, что имело значение, — это мой сын. Я часто находила оправдание своим неблаговидным поступкам, говоря себе: это для Карлиона. Я не переставала уверять себя, что совершить грех ради того, кого любишь, совсем не то же самое, что совершить грех ради себя. И все же в глубине души я понимала, что слава Карлиона — это моя слава; что моя любовь к нему столь сильна, потому что он — часть меня, плоть от плоти моей, как говорится.
Он был красивым ребенком, крупным для своего возраста, и единственное, что он унаследовал от меня, — огромные темные глаза; но в них было то выражение безмятежного спокойствия, которого у меня не бывало никогда. А почему бы, спрашивала я себя, ему и не быть безмятежно спокойным когда у него есть такая мать, как я, которая всегда будет бороться за него? Он был спокойным ребенком: лежал себе в кроватке, принимая преклонение всей семьи как нечто принадлежащее ему по праву. Он был просто счастлив, что его любят. Карлион любил всех, и все любили Карлиона, но я уверяла себя, что на его милом личике появляется выражение особого удовольствия, когда его беру на руки я.
Леди Сент-Ларнстон думала о том, чтобы нанять для него няню. Она перечислила нескольких подходящих девушек из деревни, но я их всех отвергла. У меня появилось чувство вины из-за моего нелепого страха, что с Джудит может случиться что-нибудь такое, что позволит Джастину жениться на Меллиоре. Я не хотела, чтобы это случилось. Я хотела, чтобы Джудит жила и оставалась бесплодной женой Джастина, потому что лишь тогда мой сын может стать сэром Карлионом и унаследовать аббатство. Передо мной вставала картина того кошмара, которым будет жизнь Меллиоры, но я отбрасывала прочь чувство вины. Разве вопрос не стоял о выборе между подругой и сыном, и какая же мать не предпочтет своего сына подруге, пусть даже и очень близкой?
В то же время мне хотелось помочь Меллиоре, и я придумала, как это сделать.
— Я не хочу, чтобы у него был деревенский выговор, — сказала я своей свекрови.
— Но у нас у всех были няни из деревенских девушек, — напомнила она мне.
— Я хочу для Карлиона все самое лучшее.
— Дорогая моя Керенса, мы все этого хотим.
77 
