101 
Я постаралась отогнать от себя воспоминания об этих двух физиономиях, взяв ручку и начав просматривать счет за прошлый месяц, который Хаггети по моему указанию положил мне на стол несколько дней назад. Опять стук в дверь.
— Войдите.
На сей раз это был Хаггети собственной персоной.
Проклятые воспоминания! Мне вспомнилось, как его нога касалась моей под столом; вспомнился тот огонек в его глазах, который означал: «Мы должны понять друг друга. Я только валяю дурака с миссис Роулт, а на самом-то деле мне нравишься ты».
Я возненавидела его, вспомнив это; но мне нужно было заставить себя смотреть на него просто как на дворецкого, весьма недурного, если только закрыть глаза на его недостатки — слишком вольное обращение с женской прислугой, кое-какие взятки от поставщиков, небольшие поправки в счетах, которые всегда выходили в его пользу. Слабости такого рода могут быть у любого дворецкого.
— Да, Хаггети? — я продолжала писать.
Он кашлянул.
— Э-э, мэм… э-э…
Теперь я должна на него посмотреть. На его лице не было непочтительности, одно лишь замешательство. Я терпеливо ждала.
— Это насчет вина, мэм.
— На сегодняшний вечер, да. С этим вопросом вам нужно обратиться к мистеру Сент-Ларнстону.
— Э-э… мэм. На сегодня-то нам хватит, мэм, а вот после…
Я взглянула на него с изумлением.
— Почему же вы не проследили, чтобы в погребе был запас:
— Мэм. Торговец, мэм… он требует уплаты. Я почувствовала, что у меня кровь приливает к щекам.
— Это уже слишком, — сказала я.
— Нет, мэм. Там много чего не оплачено… и…
— Лучше покажите-ка мне счет, Хаггети.
На его лице появилась улыбка облегчения.
— Ну, мэм, я, как говорится, это предвидел. Вот он. Если б, мэм, вы его оплатили, то все было бы в порядке, это уж точно.
Я не стала смотреть бумагу, которую он мне отдал, и сказала:
— Это довольно дерзко с его стороны. Наверное, нам следует сменить виноторговца.
Хаггети пошарил и достал еще один счет.
— Ну, мэм, их у нас, так сказать, два… и с обеими та же басня.
В аббатстве всегда было традицией, что винными счетами занимается хозяин дома. Хотя я и следила за другими расходами, после отъезда Джастина заботы о погребе были поделены между Хаггети и Джонни.
— Я прослежу, чтобы мистер Сент-Ларнстон немедленно занялся счетом, — сказала я и добавила: — Не думаю, что он будет доволен этими торговцами. Может быть, придется найти других. Но нельзя допустить, чтоб погреб был пуст. Вам следовало дать мне знать об этом гораздо раньше.
Лицо Хаггети сморщилось, как будто он собирался заплакать.
— Мэм, я говорил мистеру Джонни… мистеру Сент-Ларнстону… чуть не десять раз.
— Хорошо, Хаггети, я понимаю. Он просто забыл об этом. Я вижу, что вы не виноваты.
Хаггети вышел, и я сразу же просмотрела счета виноторговцев. К своему ужасу я увидела, что обоим мы задолжали общим счетом где-то пятьсот фунтов.
Пятьсот фунтов! Неудивительно, что они отказались продолжать поставки, пока мы не заплатим. Как мог Джонни быть таким беспечным?
Внезапно меня охватил страх. Что делал Джонни с теми деньгами, которые составляли доход от имения? У меня были свои деньги, из которых я оплачивала хозяйственные счета и покупала то, что мне нужно. Почему Джонни так часто ездил в Плимут — гораздо чаще, чем ранее ездил сэр Джастин? Почему от жителей поместья постоянно поступали жалобы?
Пришла пора поговорить с Джонни.
Это был нелегкий день.
Я тщательно спрятала винные счета, но не могла забыть о них. Эти цифры все время плясали у меня перед глазами, а я думала о своей жизни с Джонни.
Что мы знали друг о друге? Он все так же обожал и желал меня, не с такой огненной страстью, как в начале, не с той готовностью забыть обо всем, которая заставила его, рискуя вызвать неудовольствие семьи, жениться на мне, но физическая страсть оставалась. Он по-прежнему считал меня непохожей на других женщин. Он не раз говорил мне об этом. «Какие это другие женщины?» — спросила я Джонни однажды. «Все остальные женщины в мире», — ответил он. А мне это было не настолько интересно, чтобы продолжать расспросы. Я всегда чувствовала, что должна вознаградить Джонни за свое положение, за осуществление мечты — за все, что он дал мне. И самое дорогое, что он мне дал, — это Карлион, мой милый сыночек, который благодаря Джонни был Сент-Ларнстоном и когда-нибудь мог стать сэром Карлионом. Я должна быть благодарна за это. Я всегда об этом помнила и старалась отплатить ему, став такой женой, которая ему нужна. Мне казалось, что это мне удавалось. Я делила с ним ложе, я вела его хозяйство; он мог гордиться мною, когда люди забывали о моем происхождении, которое, подобно тени, становилось видимым в ясные солнечные дни, но чаще всего глаз не мозолило. Я никогда не задавала вопросов о его жизни. Я подозревала, что у него могут быть другие женщины. Все Сент-Ларнстоны — за исключением Джастина — были таковы: таким был его отец и дед его, сыгравший свою роковую роль в жизни моей бабушки.
101 
