Она покачала головой, а он прильнул к ее уху и прошептал:
– Я бы нанял людей… готовых сделать то, о чем их просят за плату. И назавтра мой брат был бы найден мертвым в водах Темзы…
– О нет, Эдуард! Нет… Это не выход.
– Я уже потерял однажды свою корону из-за своей мягкости. Ты же не пожелаешь мне снова пережить это? Месяцы изгнания! Ты не можешь себе представить, как я страдал! Король… и не король! Моя королева – в приюте. Мой сын, наследник английской короны, рожден был там даже без тех удобств, которые имеет при рождении сын простого торговца. Горький, очень горький опыт! Он и тогда уже был мне врагом… мой несносный братец. Но я простил его, потому что он мой брат. Я помню его мальчиком с сияющими глазами – мальчиком, у которого не было этих порожденных пьянством фантазий о том, что он станет королем Англии.
– Эдуард, – сказала Джейн серьезно, – я верю, что ты не сделаешь ничего такого, из-за чего тебя бы терзали угрызения совести.
Он нежно поцеловал ее.
– Помни, я живу в постоянной опасности, и эту опасность мне приходится разделять с теми, кого я люблю. – Выражение его лица стало жестким. – Джейн, не вмешивайся не в свои дела. Держись от них подальше, чтобы я мог приходить к тебе и находить отдых и покой. Сейчас я пошлю посыльного в Тауэр, чтобы он выяснил, отпущена ли наша милая Кейт. Но если она не освобождена…
– Что тогда, Эдуард?
– Тогда Георг почувствует мою силу. И впредь моему брату придется быть осмотрительнее.
* * *
У Эдуарда была новая любовница, которой он восхищался. Он отказался от прочих легких увлечений. Но не от Джейн Шор – она была так же постоянна, как сама королева. И неудивительно. Она была самым веселым, самым остроумным и самым благожелательным человеком при дворе. Правда, она могла вспылить, но причиной ее негодования чаще всего была несправедливость к другим людям, но не к ней самой.
Джейн горько плакала, лежа на кровати за опущенным пологом. «Он вернется, – говорила она себе. – Он возвращался прежде и вернется вновь». Теперь, когда она проводила ночи в одиночестве, ей снились тревожные сны. В них постоянно фигурировал Гастингс. Ей пришлось попросить Кейт постелить себе на полу у ее кровати, так как она боялась оставаться одна.
Это были печальные дни, а по ночам она лежала без сна, прислушиваясь к глубокому дыханию Кейт, и чувство раскаяния переполняло ее, когда она вспоминала прежние дни на Ломбардной улице; потом она молилась о прощении грехов – правда, до тех пор, пока не начинала смеяться над собой: только у покинутой женщины есть время для раскаяния. Когда Эдуард вернется, она будет беззаботна, как прежде.
Время тянулось медленно. Часто они с Кейт одевались в скромную одежду, которую брали у служанок, и, надвинув пониже капюшоны, выходили на улицу. В такие дни они весело смеялись и болтали, и Джейн забывала о ревности к новой любовнице короля.
Однажды они забрели в Ист-Чип и там столкнулись лицом к лицу с женщиной, которая сразу же узнала Джейн, несмотря на то что ее лицо скрывал капюшон.
– Я бы узнала ваше прелестное лицо, где бы вы ни были, – сказала миссис Бэнстер. – Не думаете ли вы, что я смогу когда-нибудь забыть, что вы сделали для моего Чарли? Вы должны зайти ко мне на стакан вина.
Джейн увидела, что женщина очень огорчится, если она откажет ей, и потому позволила миссис Бэнстер проводить их в свою харчевню через боковую дверь.
– Боже правый, если бы я провела вас через лавку, посетители смутили бы вас своими пристальными взглядами. Клянусь, им никогда не приходилось видеть такой красавицы.
Комната, куда она их привела, была маленькой и затхлой; в ней стоял запах жирной пищи и непрерывно жужжали мухи. Через узкое грязное окно виднелся небольшой задний двор, в котором по кучам отбросов сновали крысы.
Вошел Чарли, он все время дотрагивался до своих ушей, и это глубоко взволновало Джейн.
– Вы можете считать меня своим другом, – сказала она им, поддавшись порыву.
Миссис Бэнстер ответила, что для них это великий день: она никогда и не мечтала, что будет принимать у себя Джейн Шор. Когда Джейн и Кейт случится еще побывать в Ист-Чипе и они захотят подкрепиться, Бэнстеры сочтут за великую честь, если они зайдут к ним в лавку.
После этого Джейн никогда не проходила мимо харчевни Бэнстеров, не заглянув туда. Сидя в затхлой комнатушке, она чувствовала, что может вновь обрести самоуважение.
Было так приятно незаметно оставить немного денег этим бедным людям; а их восхищение ею было особенно лестно после тех страданий, которые доставляло ей безразличие Эдуарда. Когда она проходила мимо дома на Ломбардной улице, она мрачнела и ощущала тяжесть всех своих грехов. К тому же, если смотреть правде в глаза, следовало признать: она бежала от своего долга, чтобы удовлетворить необузданную страсть к мужчине. Она полюбила блеск и веселье придворной жизни. Когда Эдуард смотрел на нее восхищенным, жаждущим взглядом, она чувствовала, будто кружится в сумасшедшем танце и не может остановиться, хотя знает, что может упасть. Иногда, завернувшись в плащ так, чтобы ее не узнали, она останавливалась послушать проповедника у собора Святого Павла.