90 
— Ваше величество, я ничего не понимаю.
— В таком случае объясню. Вы уже не моя тюремщица, мадам маркиза. Мне больше не нужно говорить вам нелепые комплименты. Отсюда вы немедленно уедете и ничего из моих вещей с собой не возьмете.
Она хлопнула в ладоши, и вперед вышли несколько фрейлин.
— Отведите маркизу к ней домой, — распорядилась Марго. — Помогите снять это платье и принесите все остальные, принадлежащие мне, вместе с драгоценностями, которые маркиза носила последнее время. Понятно?
— Да, ваше величество.
— Прощайте, мадам маркиза.
Марго царственно повернулась и ушла.
Вскоре после отъезда маркизы в крепость вернулся ее муж. Канийак отвез письмо королевы Гизу, тот задержал гонца дольше, чем он рассчитывал; но Канийаку это казалось проявлением дружеских чувств со стороны великого герцога, и теперь он возвращался, чтобы получить награду. В том, что награда будет, маркиз не сомневался. Марго на это намекала. Обмануть бдительность супруги ему как-нибудь удастся.
У въезда в крепость Канийак с изумлением увидел стражу.
— Что это значит? — спросил он.
— Простите, месье маркиз, но королева велела никого не впускать.
— Королева велела… но вы же знаете, кто я. Доложите ей о моем возвращении.
— Мне приказано не покидать пост, но я вызову пажа.
— Тогда вызовите побыстрее.
Канийак с нетерпением ждал, когда паж вернется.
— Королева не может принять маркиза, — гласил ответ пажа.
Маркиз встряхнул его и спросил, что это значит.
Вскоре он узнал, что Марго теперь правительница Юссона, ставшего оплотом Лиги, и в услугах маркиза де Канийака больше не нуждается, что королева отобрала у его жены все принадлежащие ей земли.
Марго называла себя королевой Юссона. И считала, что ни брат, ни муж, всецело занятые войной, ее не потревожат.
Теперь она может жить как хочет, и первым делом подыщет подходящего любовника.
Любимый Обиак погиб уже давно, пора его забыть. Для этого надо влюбиться в другого.
Достичь этого будет несложно. Она любвеобильна, а в крепости немало красивых мужчин.
УБИЙСТВА В БЛУА И СЕН-КЛУ
Генрих III сознавал, что близится решающее время. Жизнь ему омрачали двое: мать и Генрих де Гиз.
Король был убежден, что не будет знать покоя, пока Гиз жив. Генрих Наваррский, с которым он вел войну, его не беспокоил. В сущности, он даже испытывал какую-то привязанность к этому человеку. Наваррский груб, но в этом повинно воспитание; теперь он проявлял себя достойным воином, хотя вел безнадежную битву. Генрих III знал, что сына у него не будет, и готов был признать Наваррского своим наследником.
А Гиз? Это совсем другой человек. За что он сражается? За Лигу? За католическую веру? Нет, за Генриха де Гиза. Что бы он ни говорил, что бы ни внушал людям, Генрих III знал, что Гиз хочет стать Генрихом IV.
Когда-нибудь Гиз подошлет к нему убийцу — если кто-нибудь не прикончит Гиза раньше.
Любимчики старались развеселить короля, но тщетно; он слишком глубоко погрузился в меланхолию. Один из них — красавец по фамилии Периак — принес обезьянку, чтобы та развлекала Генриха III своими выходками, но, хотя король любил окружать себя подобными существами, на нее смотрел равнодушно.
Другой любимчик, Монсерен, негромко попросил:
— Хватит, Периак. Унеси эту тварь. Наш повелитель сегодня слишком печален, чтобы обращать внимание на ее ужимки. И неудивительно, Гиз на все королевство именует себя королем Парижа. Я слышал недавно…
Он умолк, и король сказал:
— Продолжай, пожалуйста, дорогой мой. Что ты недавно слышал?
— Ваше дражайшее величество, это расстроит вас. Давайте я сыграю, а Периак споет.
— Нет, дорогой друг, расскажи, что слышал.
Монсерен пожал плечами.
— Гизы пили за здоровье очередного короля Франции и утверждали, что этим королем будет их родственник, Генрих де Гиз, которого уже называют «король Парижа».
Генрих стукнул кулаком по колену.
— Изменник! — выкрикнул он.
Наступило недолгое молчание; потом король встал, и сидевшая на его коленях собачка соскочила на пол.
— Клянусь всеми святыми, — пробормотал он, — мне жизнь не в жизнь, пока этот человек ходит по земле.
Любимчики тоже поднялись и встали вокруг него тесным кольцом; несколько секунд он молча оглядывал их, потом сказал:
— Один из нас должен умереть. Либо я, либо Гиз.
90 
