— Если мы их услышим, они тоже могут нас услышать. Там отверстие, через него проходит свет.
— Пока оно есть, есть и надежда.
— Вы очень чуткая девушка, — сказала она. — Боюсь, я была не слишком добра к вам.
— О, не стоит об этом говорить. Я все понимаю.
— Вы имеете в виду Чарли и вашу маму?
— Да.
Мы обе какое-то время молчали. Она все еще не отпускала мою руку. Мне кажется, она боялась, что случится что-то такое, что разъединит нас. Мне тоже было спокойнее чувствовать, что она рядом.
— Давайте будем разговаривать, — сказала она. — Мне легче, когда мы разговариваем. Я знаю, что на самом деле произошло с бюстом.
— С бюстом?
— Тогда, на лестнице. Я знаю, что это Герти разбила его. А вы взяли вину на себя.
— Как вы узнали?
— Я наблюдала за вами с верхней площадки. И все видела. Почему вы это сделали?
— Герти ужасно боялась, что вы ее прогоните. Она посылает деньги домой, семье. Она боялась, что вы уволите ее без рекомендации. И я сделала самое простое, что пришло мне в голову.
— Понимаю. Вы хорошо поступили.
— Мне это было не трудно. Я все равно вскоре собиралась уехать. И мне показалось, что будет лучше, если вы будете считать это моей виной.
— А как вы все это узнали про Герти?
— Из разговоров с ней. Она мне часто рассказывала про свою семью.
— Вы так разговаривали со служанкой?
— Вероятно, это шокирует вас. Но я воспитывалась совсем по-другому. Разнице в социальном положении у нас не придавалось такого значения. Гораздо более важными считались человеческие отношения. В нашем доме люди были просто людьми, а не слугами и хозяевами.
— И это шло от Дезире, не так ли?
— Да, она была такой — со всеми приветливой, как с друзьями.
— И вы похожи на нее.
— Нет. Боюсь, Дезире была единственной.
Опять воцарилось молчание. Я подумала, что мы напрасно затронули эту тему в такой момент. Но леди Констанс все еще держала меня за руку. Молчание начинало тяготить меня. Сразу приходили в голову страшные мысли о нашем отчаянном положении.
— Я и не предполагала, что вы знаете о бюсте, — сказала я.
— Я наблюдала.
— За мной?
— За вами.
— Я это замечала.
— В самом деле? Но вы не подавали вида. Вы не представляете, как я рада, что вы провалились там же, где и я. Я, наверное, большая эгоистка.
— Нет, нет. Я вас понимаю. И я рада, что мы здесь вместе.
Она засмеялась и пододвинулась поближе.
— Странно, не правда ли. Мы не должны прерывать разговор, да? Когда мы вот так разговариваем, страх как будто уходит, но он все равно есть. Я думаю, может быть, нам суждено умереть здесь.
— А я думаю, что скорее всего нас спасут.
— Вы так говорите, только чтобы меня успокоить.
— Как я уже сказала, и для того, чтобы успокоить себя.
— Вы боитесь смерти?
— Я никогда раньше не думала об этом. Наверное, человек рождается с уверенностью, что будет жить вечно. Он не может себе представить мир без него самого.
— Вот это и называется эгоизмом, не так ли?
— Думаю, да.
— Таким образом, до сегодняшнего дня вам никогда не приходилось испытывать чувство страха?
— Да. Но сейчас мне страшно. Я знаю, что в любой момент земля может обвалиться и похоронить нас.
— И мы будем похоронены вместе. Это утешает вас?
— Да.
— Меня это тоже утешает. Как странно, что меня утешаете именно вы, ведь я так враждебно встретила вас, когда вы приехали в Леверсон.
— Простите меня. Мне не следовало приезжать.
— Теперь я этому рада.
Я засмеялась.
— Потому что, если бы я не приехала, то не могла бы присоединиться к вам здесь.
— Да, только лишь поэтому, — она засмеялась вместе со мной; потом добавила: — Нет, есть еще и другое. Мы сейчас в такой необычной ситуации и здесь, под землей, мы узнаем друг друга лучше, чем смогли бы это сделать в спокойной обстановке.
— Это потому, что мы сейчас лицом к лицу со смертью. Это, вероятно, сближает людей.
— Давайте еще поговорим, — сказала она.
— Я одновременно стараюсь прислушиваться. Если мы услышим, что там, наверху, кто-то есть, мы должны быть наготове, чтобы закричать, чтобы они узнали, что мы здесь.
— Да. А мы их услышим?
— Не знаю. Но думаю, да.
— Только давайте еще поговорим, потихоньку. Эта тишина невыносима.
— Вам удобно?
— У меня болит нога.
— Наверное, вы ее растянули.
— Да, но это такая мелочь, когда подумаешь, что может быть, через секунду придется умереть.