66 
Он хотел, чтобы вечерами она была дома, и он мог бы читать ей отрывки из «Жизни адмиралов» — книги, которая для него была самым захватывающим и правдивым повествованием. Полли сидела у его ног, зевая от скуки, и ныла, пока он читал о подвигах этих выдающихся людей и их приключениях на море. Может быть, это казалось увлекательным ему, но это было явно больше, чем Полли могла вынести.
Прежде, чем Кларенс-лодж был готов принять жильцов, она оставила Уильяма ради более подходящего кавалера.
Между тем Англия жила в большом напряжении. Мистер Питт и его тори употребляли всю свою власть на то, чтобы чернить принца Уэльского и его братьев. Не составляло большого труда видеть, что принцы вели себя предосудительно: у них были непомерные карточные долги, а их любовные связи давно стали основной темой сплетен и слухов, ходивших при дворе и в Лондоне. Карикатуристы и фельетонисты с готовностью фиксировали события и доводили их до сведения читателей газет, что приносило публике удовольствие, а им — доход.
Каждое небольшое прегрешение бывало преувеличено. Справедливости ради следует признать, что карикатуристы не оставляли без внимания ни одной знаменитости, но более всех преуспели те из них, кто высмеивал братьев и особенно принца Уэльского.
Джон Уолтер из «Таймс» имел репутацию одного из самых непристойных газетчиков. Его описания поведения трех старших сыновей короля были из ряда вон выходящими и преувеличенными сверх всякой меры, они не остались не замеченными публикой и привели к тому, что превращенный в посмешище принц Уэльский начал катастрофически терять популярность. Для него стало привычным делом сталкиваться на улицах с холодным молчанием, но после того, как его экипаж забросали грязью и гнилыми фруктами, пришла пора принять некоторые ответные меры.
Против Уолтера было возбуждено дело за клевету на герцога Йоркского; его признали виновным и приговорили к штрафу в размере пятидесяти фунтов, пребыванию в течение одного часа у позорного столба в тюрьме Черинг Кросс и году заключения в Ньюгейте.
Герцог Кларенс тоже попал в поле зрения Уолтера, который интересовался у читателей, как могло случиться, что сыну короля сошла с рук самовольная отлучка с корабля, и по возвращении домой он был награжден титулом герцога и двенадцатью тысячами фунтов в год.
Суровое наказание, к которому был приговорен Уолтер, возмутило публику.
Мистер Питт, не упускавший ни единой возможности выразить принцу Уэльскому свое неодобрение, объявил, что очень удивлен тем суровым наказанием, которому был подвергнут Уолтер благодаря стараниям двух старших сыновей короля; он, мистер Питт, полагал, что принц Уэльский ранее выступал за свободу слова. Что же изменилось теперь, когда он сам подвергается критике?
Никогда еще непопулярность принца не была так велика. Невозможно было поверить, что речь идет о том же человеке, который когда-то восхищал всех своими манерами, элегантностью и романтическими приключениями.
Особенно тревожным это казалось на фоне событий, происходивших на противоположном берегу Ла-Манша. Пала Бастилия, говорили о конце французской монархии; непопулярный принц, как ближайший сосед, не мог чувствовать себя уверенно и спокойно.
Единственное место, где, казалось, еще сохранились остатки почтения к нему, был Брайтон, жители которого имели основания быть признательными принцу: именно он превратил заштатную деревню Брайтстоун в самый модный город Англии.
Казалось, принц не обращал на все это совершенно никакого внимания и продолжал заниматься привычными делами — нарядами, домами — Карлтон-хаус в Лондоне и Павильоном в Брайтоне — искусством, музыкой, литературой, карточной игрой, скачками, своими собственными конюшнями и женщинами.
Он любил театр и однажды вечером появился в Кларенс-лодж, чтобы рассказать Уильяму о спектакле, который он видел накануне.
— «Неразлучная пара» — очень забавно, — сказал он. — Никогда раньше не видел такого прекрасного исполнения роли Уилдера, как у Дороти Джордан. Она великолепно выглядит в мужском костюме. Тебе надо ее посмотреть.
Уильям рассказал брату о пьесах, которые они играли на палубе корабля, и как всем было тогда весело.
— У нас был симпатичный толстый Фальстаф, — говорил Уильям. — Кажется, его звали Стори... Да, лейтенант Стори. Нам приходилось много придумывать, и я хорошо помню, как в сцене купания у нас вместо корзины был гамак. Реку изображала куча всякого хлама, и нам пришлось вытряхивать толстого лейтенанта из гамака на эту кучу, где он и барахтался. Скажу тебе, это было зрелище! Толстяк, барахтающийся в куче мусора! Это был самый удачный эпизод в нашем спектакле.
66 
